Господи! Покарай меня.
Да, сеющий плоть пожнёт гниение, да! Так я сеющий, не она, только я. Господи!
Только на мне грех, мне, одном, помилуй душу её.
Хоть бы сердце лопнуло, што-ли и сдох бы. Нельзя так думать, тоже грех. Кругом грех, он плодится и множится от жизни неправедной. Во грехе зачатье и во грехе во гроб сход. Но жить надо, а как?
С таким грузищем!?
Ах, Люда, Люда. Смерть твоя располосовала моё старое сердце в лохмотья. Может, срастется, но с рубцами боле-точащими жить мне остаточек жизни».
Бесцветная капелька неслышимо легла на газету, отемнила несколько букв некролога.
«Слеза. Старею. На глаза слаб стал».
∗ ∗ ∗ ∗ ∗
Будто после сильнейшей контузии возвращался к нормальной жизни Дмитрий Васильевич, душевное потрясение отпускало медленно, с рецидивами апатии и равнодушия. Вот вроде взвеселел, отжил, стал общителен, но внезапно как от зябкости передёргивал плечами, свешивал голову и сидел подолгу недвижно. Возвращалась ёжащая неують, дискомфортное душевное состояние, при котором презрение к себе и всему человечеству становилось довлеющим чувством, состояние опасное, чреватое бедами, ежели не подавить его, не переломить. Крепок оказался Димыч, смог выкарабкаться, не запил даже. К облегчению своих девок, а то они впали в беспокойство о психическом здоровье своего мужа и отца.
Оглянулся вокруг посветлевшими глазами, а октябрь уже снежком землю прпорошивает, к зиме готовит.
Пока тужил – печалился работа делалась по привычке и опыту, автоматически — пришёл, выполнил задание, ушёл.
Очередная получка подошла.
Так же сидел утром Димыч на лавочке с сигаретой и кофе, Робка подошёл с пакетом, да не с худощавым, а беременным, еле тащит в руке, перекошён чуток от тяжести, но не тягости, вышагивает гордо.
— Здрасте, Дмитрий Васильич.
— Здоров будь и ты, Робка.
— Вот, принёс два торта, банку кофе, чай и газировку. Один торт персонально вам.
— Ну зачем же персонально, на общий стол всё.
Роберт водрузил пакетище на соседнюю, стоящую перпендикулярно, лавку, сел рядышком, достал свои сигареты, задымил.
— Дима Васильич, вот вы обиделись на меня, три недели не разговаривали со мной, а я переживал.
— Роба, я не из-за обиды молчал, другая причина была.
— Всё равно, я много думал, доехало до меня, что не надо жадничать с товарищами, я теперь всегда буду делиться с вами.
— Спасибо, Роб, но, вообще-то, делиться надо со всяким нуждающимся, когда приучишь себя делиться и обходиться малым, жить станет светлее.
Это как, — светлее?
— Сам поймёшь потом.
— А што с вами случилось такое, што вы ходили как тяжело больной?
— Человек погиб один трагически.
Бывают смерти разящие, её смерть такая для меня вышла.
