Васильич дома в одиночестве, день будний, супружница потопала трудиться, дочка сессию осилила, обретается в гостях у родни.
Роберт быстро приехал, часа полтора прошло после звонка. Очень невысокий, в короткорукавной рубашке, надуто выпяченной на животе, с лысеющей макушкой и хомячьими щеками.
— Здрасте ещё раз.
— Здоров, проходи, только вот этими шарами не снеси косяки — Дмитрий пальцем указал на безскладочно натянутую кожу щёк.
— Да не, аккуратно войду.
— Слушай, Роб, тебе 27 лет всего, а тебя уже прёт вширь неумеренно, што из тебя получится к моим годам?
— А чёрт его знает, што получится, то и будет.
— Ты не оправдываешь свою фамилию Желвакин. У тебя желваки заросли жиром. Я поражаюсь, две недели всего в отпуске и так тебя раздуло. Чем тебя мать кормит?
— Пельменями. Она мне варит 60 штук, пока я их ем, она варит ещё 60, итого 120 штук уминаю, хорошо.
— А больше съел бы?
— Съел.
— Знавал я обжор, но ты один из самых выдающихся, уникум, гордись.
— Горжусь.
— Да ты проходи, чево стоишь в дверях. Кстати, есть будешь?
— А как же.
На кухне двухкомнатной квартирки Дмитрий достал из холодильника кастрюлю с борщом, полнёхонько наполнил большую эмалированную чашку, поставил на электропечь разогреваться.
— Ну, рассказывай, как съездил.
— Как, как, я вам по телефону почти всё рассказал. Не понравился я ей, а звонок точно был подстроен.
— Может, ты себя повёл как-то не так?
— Не знаю, сначала всё было нормально. Она меня встретила, с дочкой была, хорошая девочка, я ей сразу куклу подарил. Пришли домой, то – сё, я ей телефон преподнёс, она меня в щёку поцеловала, ну, думаю, всё должно быть прекрасно. Потом обедали, пошли гулять.
— Стоп. Ты за столом не увлёкся жратвой? Пока ложкой метал в рот пищу, не забыл обо всём на свете?
— Да, вроде, нет. Как вы учили, ел аккуратно.
Васильич поставил на стол горячий борщ, достал сметану, нарезал хлеб.
— Ешь.
Неправду говорил Робка, когда он закидывал в желудочную прорву что-либо съедобное, он напрочь выключался из окружающего мира, для него тогда существовал только объект пожирания. Откус хлеба, ложка в борщ, ложка в рот, чавк, темп убыстряется, взгляд координирует движения.
— Робка, очнись. Ты точно там, в Гурьевске, жрал так же. Всё, этим ты её напрочь оттолкнул. Так только свиньи жрут.
— Ну увлёкся маленько.
— Ни хрена себе маленько. Ты весь превращаешься в жующий рот, кстати, вытри его, по периметру крошки нависли. У тебя же был в жизни урок. Помнишь, прошлой зимой ты подженился в Садопарке? Там тебе тёща как сказала – на, поешь последний раз супу и чтоб духу твоего здесь не было.
— Это тёща сказала, а Анютка и её отец так не говорили.
— Но думали. Ох, Робка, пока ты пузо своё не ужмёшь до разумных пределов, не будет у тебя счастья в жизни. В стране кризис, а ты меры в еде не знаешь.
