Хвори наши — наши скорби. И крест!

Хвори наши — наши скорби. И крест!
(заметки неравнодушного)

Все человеки хотят быть здоровыми, а многие ещё и богатыми, но здоровыми точно хотят быть все. В природе человеческой это заложено. Но а коли уж привяжется хвороба, то каждый стремится как можно скорее от неё избавиться. Не всегда, правда, удаётся скоро излечиться, тогда и начинаются проблемы самого разного рода. Вот точно так и у меня получилось.

За некороткую и нелёгкую жизнь — житуху с физической работой и с поднятием тяжестей заполучил грыжу на позвоночнике. Оперировать её не стал, выбрав более щадящий метод лечения путём блокад, уколов прямо в крестец.  Несколько лет чувствовал себя прекрасно, поверил, что так будет вечно, поэтому и не убавлял нагрузки, за что и был наказан жестоко — правая нога начала болеть от защемления нервного окончания грыжей, даже вынужден был при ходьбе через 200-250 метров присаживаться на полминутки на корточки, только после этого мог двигаться дальше.

Впереди замаячила нерадостная перспектива лечь под скальпель хирурга. А не в радость она была оттого, что видел солидные очереди к неврологу в комбинатовской поликлинике, большую половину из которых составляли те, кто вырезал грыжу, но заполучил большущие проблемы с ходьбой, некоторые с различными приспособлениями для облегчения перемещения себя в пространстве, вплоть до костылей.

Слышал, конечно же, про доктора Бубновского и про его метод лечения грыжи, но, достаточно представлял себе масштаб одурачивания и обирания простых российских граждан, особенно пенсионеров, разными мошенническими структурами при довольно лояльном отношении к ним государственного репрессивного аппарата, воспринимал эти методы скептически.

Но тут позвонил товарищ из Мариинска, с которым годов с пяток ранее, а то и побольше, лежали в больнице. У него после операции по удалению грыжи отнялись ноги, правда, чувствительность сохранилась, и он все эти годы занимается восстановлением способности ходить. Мужик он настырный и некоторых успехов уже достиг. Товарищ категорически не советовал мне соглашаться на операцию, он же и подсказал обратиться в центр Бубновского.

Сам он при помощи друзей некоторые из тренажёров доктора изготовил и применяет, не без результата.

Дочь в интернете нашла адрес клиники. Ранее она располагалась в центре города, но недавно переехала в отдалённый от места моего проживания район. Деваться некуда, надо ехать, тем более, я уже позвонил и мне назначили время приёма. По прошествии времени после проведённой транспортной реформы движение автобусов в городе более-менее стабилизировалось, даже появились некоторые улучшения. Если раньше в тот, заречный район, мне нужно было добираться или на дребезжащей «маршрутке» или на двух автобусах, то теперь недалеко от моего дома остановка и хороший современный автобус, который, к тому же, ходит почти строго по расписанию, довезёт меня хоть в самый дальний конец города в нужном мне направлении. Время летнее, пенсионерам проезд бесплатный, кати, куда хочешь. Пришлось всё же в том районе пересесть на другой транспорт, потому что центр Бубновского находится по другой дороге, не центральной.

Выехал пораньше, с запасом времени, народу в автобусе прилично, но мне любезная молодайка, видя мою хромоту, уступила место.

Окраинная улица района заканчивается пустырем, зарастающим молодым леском, тут и стоит двухэтажный особняк, вывеска подтверждает, что я попал, куда надо. Дверь открыта по летнему времени, прямо от входа стойка, за ней девица с приветливой улыбкой. Она попросила меня надеть наобувники полиэтиленовые, которые все почему-то называют бахилами, хорошо, хоть не ботфортами. У меня к процедуре водружения на обувь этих защитных средств резко отрицательное отношение. Океаны, моря и реки планеты и так уже задыхаются от пластиковых отходов, сколько морской живности и рыб погибло, заглотнув эту нерастворимую гадость. Но во всём мире продолжают производить и навязывать людям пластиковую смерть, значит, это кому-то выгодно?

Безусловно, выгодно, думается, скоро и в крупных торговых центрах заставят напяливать на обувь безобразные полиэтиленовые калоши. А не проще почаще мыть полы, проще, но тогда потеряют огромные доходы люди в России, наживающиеся на убиении живой природы.

Поэтому, я предпочёл разуться и с туфлями в руке подошел к стойке.

Юля меня записала и всё объяснила. Полный курс состоит из 12 занятий и плюс одно бесплатное пенсионерам примерно по часу в день, всё это удовольствие стоит пятнадцать тысяч рублей, но можно платить по частям. Слева я увидел два небольших зала, забитых различными приспособлениями с грузами, на которых занимались люди, в основном, пожилого возраста. Вправо уходил коридор, там, как позже узнал, женские раздевалки, душ и в торце туалет.

Из залов иногда выходили занимающиеся и, что меня удивило, все со мной, незнакомым им, здоровались, это приятно, но непривычно.

Получив от Юли указание, поднялся по деревянной лестнице, она над входом, на второй этаж, нашёл комнату со шкафчиками для верхней одежды, переоделся, захватил с собой бутылочку с простой водой, как мне сказали, после каждого упражнения надо делать один-два глотка для сохранения водного баланса в организме. Тут же, на втором этаже, находится кабинет врача, сел на диванчик в коридоре, ожидаю приёма. Доктору лет тридцать пять, высокий, худощавый, скуластый. По образованию он хирург, для переквалификации ездил в Москву, к Бубновскому, прошёл там определённый курс. На мои бумаги о проблемах с позвоночником глянул мельком, что меня озадачило. Я его об этом спросил, в ответ он прочёл мне краткую, но эмоциональную лекцию о влиянии строго определённых и направленных упражнений на грыжи, суть её в том, что после восстановления правильной работы позвоночника и мышц спинного отдела грыжа просто-напросто рассыпается на мелкие фрагменты и выходит из организма, как шлак. Что ж, звучит убедительно и стимулирует к занятиям.

Разговор у нас складывается доверительный и я поинтересовался, почему они переехали из центра города сюда. Ответ оказался вообще-то предсказуем — здесь арендная плата существенно ниже. На моё недоумённое замечание о широкой рекламе, известности и репутации доктора Бубновского, а также а заметном стремлении населения, особенно трудоспособного возраста и коммерсантов, вести здоровый образ жизни и восстанавливать пошатнувшееся здоровье, а значит доходы филиалов клиники Бубновского должны быть немалые, врач невесело усмехнулся. Оказывается, появилось в стране и у нас в городе огромное количество суррогатных заведений, они создают конкуренцию, зарабатывая на стремлении людей исправить различные дефекты в организме. Но у них нет достаточной базы тренажёров, нет методик лечения, нет законных лицензий, нет специалистов, поэтому вреда людям они приносят больше, чем пользы. К тому же, должный контроль за этими «шарагами» не осуществляется государством, вот они и плодятся, как опята в благоприятную погоду.

Тема для меня актуальная, вот я доктору и ответил полновесно.

Мы же в своём государстве целенаправленно создавали условия для капитализма, при котором «конкуренция» есть непременное условие развития любого предприятия и производства. Здесь и СМИ, и реклама годами работали плодотворно. У нас и Президент слово конкуренция произносит с почтением. То есть всему народу годами вколачивают в головы мысль о необходимости и пользе этого инструмента капитализма, на самом деле наиподлейшего.

Конкуренция — система мер, самых безжалостных, самых бессовестных, для устранения с рынка соперника, вплоть до его полного разорения или физического уничтожения.

В советское время у нас была другая система взаимоотношений во всех сферах жизни — состязательность.

Доктор улыбался скептически. Ну что ж, он продукт другого образования и другого воспитания, альтернативы у него не было. Тем и счастливее наше поколение, у нас-то есть опыт другой жизни и есть возможность сравнивать.

В ответ на его скепсис я ему заметил, что коли он принимает капитализм, так нечего жаловаться на нищенские доходы, всё закономерно.

После обстоятельной беседы доктор, а зовут его Игорем Олеговичем, попросил меня лечь на кушетку, осмотрел и немного «поломал», заставляя до предела сгибать ноги. Затем мы спустились вниз, при входе в зал Юля дала мне кожаные ремни с кольцами, я застегнул их на лодыжках, они предназначены для зацепления ноги посредством карабина к тросу с грузом.

Игорь Олегович сказал, что мне придётся позаниматься на нескольких тренажёрах для определения моего физического состояния и выбора курса лечения.

Четыре или пять упражнений прошёл я на разных станках, было тяжеловато с непривычки, многократно тягал ногой груз, меня вздымало вертикально почти до положения стойки на голове и надо было собственной силой и весом опускать тело до коврика. Устал и запыхался, но доволен, так как очень верил в исцеление, даже нога притихла, когда выходил из центра.

Через день приехал заниматься уже полноценно. Юля познакомила меня с тренером или руководителем, не знаю, как точно определить роль Володи. Невысокий, плотный, физически очень развитой мужик лет сорока с довеском. Нам с ним предстояло заниматься весь курс, 13 занятий и у меня была большая надежда на его помощь в моей борьбе с хворью.

Занимался я усердно, до пота, до изнеможения, при том, что с каждым днём количество упражнений возрастало, однако желаемого результата не было! Иной раз с занятий шёл бодро, не хромая, до остановки и в сердце рождалась радость в предвкушение избавления от боли. Но, доехав до своего района и выйдя из автобуса и ощутив привычную, но оттого не менее постылую боль в правой ноге, скрипел зубами и тихо матерился, опускаясь на корточки у какого-нибудь деревца или столбика, чтобы придерживаться рукой. Особенно горько было, если в этот момент подходил какой-нибудь сердобольный прохожий и участливо спрашивал:

— Вам плохо? Может, помочь?

Я всегда отвечал одной и той же фразой:

— Нет, спасибо, просто нога болит.

А горько и обидно было потому, что чувствовал себя здоровым, а нога делала меня немощным.

Прошла неделя с тремя занятиями, а боли не унимались, вторая — результат тот же, иной раз даже приходилось утром ставить себе в ягодицу обезболивающий укол, чтобы спокойно доехать и провести занятия.

Конечно, я заметил, что во время самих упражнений, когда приходится, кусая губы, под нагрузкой полностью разгибать и сгибать больную ногу, боль отступает, но потом неизменно возвращается, однако надежда не покидала меня и я продолжал заниматься.

Прошла третья неделя безрезультатно, но духом не падаю, мою надежду поддерживают тренеры и пациенты. Один молодой парень в раздевалке, когда мы с ним утром немного разговорились, а он видел, как я двигаюсь, очень обнадёжил меня, сказав, что у него улучшения начались лишь на третьем курсе лечения. Правда, я не спросил, какое у него заболевание, может, ничего серьёзного у него и не было.

Как-то довелось ехать после занятий с доктором, естественно, я высказал ему свои опасения, он профессионально и очень убедительно успокоил меня. Володя, мой руководитель на занятиях, тоже меня успокаивал, приводя примеры из собственной практики.

По утрам, отмечаясь перед занятиями у Юли или Натальи, я с ними беседовал на разные темы, в том числе и о делах центра. И постепенно передо мной раскрывалось настоящее положение организации, и в финансовом плане не всё у них было благополучно. Что народу ходит не очень много, я и сам заметил, да и ходят, в основном, люди с застарелыми, но беспокоящими болячками: травмами, переломами, лишним весом, искривлением позвоночника. С грыжей, как у меня, за всё время моего лечения был ещё один только бородатый мужичок, это было на втором месяце занятий, так что я не знаю, каковы его успехи. Зарплаты в центре весьма невелики, на мой прямой вопрос Наталья ответила:

— Даже говорить стыдно, достослёзная зарплата.

Поэтому все служащие центра, включая доктора, трудятся еще на одной или даже двух работах.

Запомнилась одна героическая мамаша, могучая дама в джинсах, которая буквально на руках заносила в зал своего взрослого сына, скрюченного ниже пояса недугом, не только заносила, но и почти переносила его от снаряда к с наряду, сам-то он едва передвигал с посторонней помощью ногами. Прицепляла его карабином, помогала, понукала, несмотря на сыновьи стоны и маты. Тоже не знаю, как у парня дальше пошли дела, я вскоре прекратил своё лечение.

Прошёл месяц, беспокойство моё нарастало в виду отсутствия хоть какого-нибудь результата. И я решил встретиться с доктором, посоветоваться, но он перестал появляться. Через Наталью я записался к нему на приём в выходной день, он, оказывается, в отпуске и в иные дни не принимает.

Конечно, от встречи я ждал большего, конкретного обещания, пусть в перспективе, хотя бы небольшого улучшения, однако, как и ранее, всё было в общих словах. Единственное, чем он меня обнадёжил, так это намерением изменить программу моих занятий. Поэтому решил без перерыва начать следующий курс. Была ещё одна причина моего приезда. Дело в том, что в самом начале моего лечения после занятия мы разговорились с врачом, у нас получилась целая дискуссия о путях России, о революции и Гражданской войне, конечно, в голове у него бардак от незнания самых очевидных фактов, но он показался мне человеком думающим и я в ответ на его просьбу привезти ему почитать один из томов трудов Сталина, о которых рассказал в беседе, пообещал. Я их получаю из Москвы уже лет шесть или семь, всего пришло двадцать два тома. Эти труды издаёт рабочий университет имени И.Б. Хлебникова, издание, конечно, уникальное в своём роде. Авторы задумали издать всё, написанное Сталиным за жизнь, начиная с юношеских стихов и статей. Причём, все тексты выверены, указаны места хранения, а кое-где даже есть пояснения о том, что текст написан на обратной стороне плаката или листовки.

Я привёз доктору том с документами 1918 года, периода защиты Царицына, хотелось, чтобы он именно его прочитал, надеялся, а вдруг человек проникнется при чтении духом той героической эпохи. Думалось мне, что он прочтёт его быстро, как я, за пару дней.

Через неделю прошу Юлю позвонить доктору и спросить, прочитал ли. Оказалось, нет. Ещё через неделю – то же самое. И вот когда записывался на приём к нему, попросил Наталью напомнить доктору о книге и возвратить её мне.

Честно говоря, уже пожалел, что дал книгу, для меня-то она бесценна, а для другого человека? Зарекался же не давать дорогие мне книги никому и вот, уговорили. А вдруг потерял?

Книгу доктор мне вернул, а на мои вопросы по тексту ответы получил какие-то обтекаемые. Не уверен, что он прочитал и половину тома за месяц. Да, это молодёжь, воспитанная в других моральных ценностях, скорее, в их отсутствии, да к тому же, в немалой части своей она ленива и нелюбопытна, к тому, что непосредственное её не касается.

… После встречи с доктором еду в автобусе, субботний день уже приклонился к вечеру, на улице теплынь. Входит на остановке в числе прочих здоровенный парняга в майке, распираемой могучей грудью, русоволосый, приятных черт славянское лицо, но вот взгляд у него нехороший, исподлобья, изучает всех, оценивает. Он когда ещё входил, заметил я, так как сидел близко от средней двери, у него на левой руке, от локтя и выше татуировку, но не разглядел точно, что там изображено. Автобус тронулся, вошедшие начали перемещаться по салону, и этот парень стал почти напротив меня и лицом к пассажирам. Мне показалось, что в большой композиции на его руке мелькнуло вверху чёрное солнце, нацисткий символ, такой часто носят на теле бандеровцы, особенно боевики разных «Азовов». «Азов» — запрещенная в России организация.

Желая лучше разглядеть, я даже немного переместился на сиденье, вытянул голову. Пассажир заметил моё любопытство, остановил на мне свой нехороший взгляд.  И бросил в меня слова, как камни:

— Что пялишься? Смотри, шары выпадут.

А у меня внутри уже начала сжиматься пружина, я был уверен, что не ошибся. Оттого и голос мой прозвучал в автобусной мирной тишине грозяще, мне же было нестерпимо увидеть в своём городе нацистскую символику, которую вместе с её носителями наши ребятушки уничтожают там, в далёком по расстоянию, но близком по духу Донбассе.

— А ты случаем не бандеровец, хлопачёк?!

Дрогнул грозный на вид здоровяк, явно дрогнул, духом оказался слабоват, страх и глаза его заставил вилять и телом дёрнулся, показав цельно руку с картинкой.

— Тебе какая разница, кто я? — голос уже не камнями бросается, а песочком сыплет.

— Как это какая разница?

Дальше я уже обратился к сидящим и стоящим пассажирам, причём, громче:

— Люди, смотрите, бандеровец! Давайте отвезём его прямо в полицию.

Не знаю, как бы стала развиваться ситуация дальше, но тут автобус подошёл к остановке и водитель открыл двери. Верзила рванулся к выходу, толкнув при этом сударушку могучегрудую так, что у нее весь бюст заколыхался, выскочил и побежал от остановки к ближнему углу здания. Не ожидал я такой реакции на всё произошедшее от пассажиров. Кроме вскрика сударушки и последовавшей затем её матерной тирады вослед убегающему обидчику, никто не отозвался ни словом! Тишина!

Предполагал я, конечно, неоднозначность отношения жителей России к нашей СВО. Помню, в самом конце февраля разговаривал с товарищами, с которыми проработал в одном цехе немало годов, двое из троих осудили начало военных действий на Украине. А чего надо было ожидать от общества, которое тридцать лет после убийства Советского Союза воспитывали в нежной любви к Америке и Европе?

У нас во властных голосах, даже не во всех, патриотические слова зазвучали совсем недавно. И о русском народе заговорили уважительно тоже не очень давно.

Создавали в стране разные угодные власти «юнармии», «наши-ваши», но дальше околовластной прослойки не распространилось это, насильно же впихивали. Знать, нет пока в народе запроса на серьёзную воспитательную патриотическую организацию, а появиться ей сейчас сложно при тотальной дезорганизации народа капиталистической интенсификацией труда наёмных рабочих, попросту говоря, собственник стремится не оставлять рабочему человеку времени на чтение, на размышления, на осмысление бытия, реклама, кровоточащие сериалы, «развлекухи» в виде шоу-программ — эта бесовщина убивает остатки желания думать. Но уверен, чем дальше мы будем входить на Украину, освобождая наших людей от власти нацистов, тем больше жителей самой России станет понимать, какое зло нам противостоит и поддержка будет общенародной.

А пока мы даже на Великую Отечественную войну не перестали клеветать, как делали это в девяностые. У нас до сих пор во время Парада девятого мая Мавзолей спрятан под тряпкой! В парижском метро есть станция «Сталинград», а у нас нет такого города. И не стыдно нам перед всем миром!

Операцию на Украине наши войска начали бодро и успехи были замечательные. Но потом всё начало притормаживать очень заметно. Из высоких кабинетов зазвучали гнилые речи о мирных переговорах!

Но ведь сам Президент назвал Киевский режим бандеровским и пришедшим к власти в результате переворота. Какие тогда с ним переговоры? Это примерно то же, как если бы в 1942 году Власть заговорила о переговорах с Германией, но это было немыслимо! А каково нашим солдатам на передовой слышать подобные речи?!

В общем, всё стало неопределённо, народ это чувствует и Власти подобная двусмысленность доверия не добавляет.

Может, поэтому такая реакция на бандеровца в Новокузнецке, во глубине России, посреди Сибири!

Смутно на душе от ощущения близящегося реванша либерастов. Не удалили их из властных структур перед началом спецоперации. Кровушку они из России ещё попьют, пока их теплушками не вывезут в районы Крайнего Севера.

Но всё же, словно мне в утешение, залетела добрая мысль. Теперь этот убежавший придурок будет бояться открыто показывать нацистскую мерзость, а то вдруг попадётся на глаза нормальным русским ребятам, и они разхлещут ему «морду лица» в кровищу. А если он не совсем тупой или «отмороженный», то, вероятно, задумается и уничтожит сатанинские знаки на своём теле, а там, глядишь, и изменит со временем своё мировоззрение. Дай Бог, чтобы так случилось, жалко же его, неразумного.

*                             *                             *

Один курс закончился, заплатил я оставшуюся сумму и начал второй круг. Чего? Лечения, приближения к страшной беде?

Мне действительно заменили несколько упражнений другими и добавили ещё. Занимался я по-прежнему в полную силу, но теперь мне приходилось всё делать самому, без наставника, потому что за него надо было доплачивать несколько тысяч, я счёл это обременительным, как, кстати, и большинство пациентов.

Конечно же, Володя помогал советом, как и другие тренеры, когда я что-то делал не совсем правильно или с прохладцей, ещё были плакаты с фотографиями тренажеров и текстовым пояснением, как нужно делать, так что освоился довольно быстро с новыми упражнениями.

Второй курс близился к середине, нога так же болела, а однажды утром правый глаз стал не совсем чётко видеть. Вероятно, мне не нужно было в этот день ехать на занятия, но поехал, привычка уже выработалась к нагрузкам, физически-то я окреп и чувствовал бы себя превосходно, кабы не нога, да и глаз ещё начинал беспокоить. Занятия провел с трудом, координация движений оказалась сильно нарушена, поэтому было неудобно делать упражнения. К тому же постоянно думал о своём глазе и строил разные предположения о причине падения зрения, но больше всего склонялся к версии отслоения сетчатки от больших физических нагрузок.

Из дома позвонил в регистратуру своей поликлиники и записался на приём к офтальмологу, получилось очень удачно, буквально через день, обычно-то записывают на неделю позже как минимум, особенно к узким специалистам.

Худенькая женщина лет около полуста с усталыми глазами за стёклами очков в тёмной комнате с разными приборами долго изучала оба моих глаза, а потом, когда вернулись в кабинет, я заметил в её глазах обеспокоенность. Так и у меня такое же чувство родилось и возрастало, не зря же она так долго изучала мои очи. Я уже с опасением ждал её диагноза, но она прямо ничего не сказала, написала мне направление и сказала, чтобы я ехал в Центральный район в частную глазную клинику.

Я туда сразу же и отправился. Клиника занимает первый этаж жилого дома. Тут, как и во всех частных медучреждениях, чистота и порядок, персонал вышколен и свои обязанности исполняет безукоризненно. Очередь из нескольких человек, с полчасика пришлось подождать. Врач молодой, полный и румянощёкий, но чувствуется, дело своё знает хорошо. Они с медсестрой, под стать ему молодой и фигуристой даже в медицинском халате, тоже долго меня крутили-вертели на разных аппаратах, даже по два раза на некоторых. Я уже с холодком в сердце предчувствовал беду с моим глазом, а не банальное отслоение сетчатки, тем более, к концу обследования улыбки с лиц доктора и сёстры сошли. Доктор посидел в раздумье за столом и попросил меня подождать в коридоре.

Рабочий день заканчивался, в клинике пусто, лишь в дальнем конце помещения уборщица мыла пол. Минут пятнадцать прошло и сестра пригласила меня войти. Вроде бы я уже был готов к плохому, но когда доктор сказал, что у меня большая опухоль в глазу и, скорее всего, глаз придётся удалять, опухоль в процессе роста и если не оперировать, то неизвестно, чем это кончится, я едва не упал, если бы не опёрся плечом на стену, так поплыло всё в голове. Выйдя из кабинета с результатом обследования, сел на диванчик, пытаясь осмыслить случившееся. Тяжко было на сердце и на душе, как же это — лишиться глаза?! Не вмещалась такая жизненная перспектива в голову.

Тихо, с остановками и присядками, брёл к остановке, светило предзакатное солнышко, кругом двигались люди, шли по своим делам, все здоровые, весёлые, а я больной и печальный. В автобусе вдруг влетела неожиданная, даже странная мысль.

Все эти годы, последние лет двадцать, я жил вполне благополучно, в достатке, по меркам простого работяги, работал на комбинате, потом стал получать ещё и пенсию, писал и издавал на собственные средства книги, изредка болел, но несерьёзно. Дома тоже было всё хорошо, дочь замужем, растят с мужем двоих девочек. Несколько лет назад мы совместно с дочерью и зятем купили садовый участок с домом и баней в солидном обществе и в прекрасном месте, внучкам там очень нравится.

По мысли, заскочившей в мой мозг, получается, что такая размеренная, уютная жизнь убаюкивает человека, усыпляет мысли о неизбежной смерти, земное существование начинает казаться вечным и прекрасным. А раз так, что и греховные помыслы выползают из потаенных мест сознания или подсознания, обживаются и начинают влиять на образ всей жизни. Я себя считаю православным христианином, читаю труды наших Святых Отцов, пытаюсь исполнять Заповеди Господа, но это, естественно, не всегда спасает от грехов в полной соблазнов современной жизни. Так может, случившаяся со мной беда послана мне Богом для вразумления моего?! Читал у Святых Отцов, что признаком истинной, крепкой веры является принятие с благодарностью, с прославлением Бога всё происходящее с человеком, даже страшное, горькое, ужасное. И что так оно и есть на самом деле я понимал умом отчётливо, но сердце отказывалось принять. Меня, человека, который пишет и считает это главным делом в жизни, лишить глаза, самого, пожалуй, главного органа для писателя! Но это же не-воз-мож-но! Захотелось напиться вдрызг, в хлам, в драбадан и забыться в хмельном сне, чтобы потом проснуться с обоими здоровыми глазами.

Водку я не пью уже много лет, а вот пиво иногда в охотку попиваю, но очень аккуратно, а ведь знаю, что оно давно не настоящее, как в советское время. Часы показывали начало шестого, жена в шесть должна поехать из садового общества, хотелось приехать раньше, взять вдосталь пива и в одиночестве надуваться им, до забытья.

До магазина добрался, как обычно, с «присядушками», взял сразу три полуторалитровые бутылки самого дешёвого, но и самого похожего по вкусу на советское, пива, и пару шоколадных конфеток. Одну выпил из горлышка на лавочке у магазина, закурил, хотя уже года два назад прекратил этим заниматься, но сигареты с собой носил, с удовлетворением ощущая, как хмель наполняет голову, меняет настрой мыслей с мрачного на более приятный.

Жена посмотрела очень удивлённо, когда зашла в мою комнату и увидела меня в компании с пластиковыми бутылками. Рассказал ей о диагнозе, как о причине моего пивопития, она молча вышла. Три дня я плавал в пивном угаре. С утра бежал в магазин, брал две или три «полторашки» пива, выпивал, валился на диван, через три-четыре часа очухивался и снова мчался в магазин. Жена все дни ездила на дачу, иногда по утрам заглядывала ко мне, но ничего не говорила, смотрела укоризненно. Утром четвертого дня мне не дали уйти за пивом, да и не с чем было, приехала дочь, они с матерью изъяли у меня все наличные деньги и карточку, и самого взяли в оборот.

Оказывается, доченька с моей медицинской карточкой побывала в нашей комбинатовской поликлинике, попала к офтальмологу и к заведующий отделением, добилась, чтобы ей дали на моё имя бесплатные направления на УЗИ, МРТ и в областной офтальмологический центр, я ведь являюсь ветераном труда комбината, так что мне это положено, а дочь моя серьёзная женщина и пробивная, когда её раззадорить. Много позже жена мне рассказала, как они плакали, жалея меня, а потом дочь и решила взять в свои руки моё лечение. Честно могу сказать, если бы тогда жена и дочь жёстко меня не вразумили, кончилось бы всё для меня очень плохо, так как я хотел всё пустить на самотёк — как будет, так и будет.

Супруга прямо силком загнала меня в ванну, налила очень горячей воды, отпаривала своего дурного муженька, отмачивала, оттирала, только что не отжимала. После ванны и бритья отпаивался горячим сладким кофе, стало значительно лучше, голова начала проясняться и пришло понимание губительности своего поведения, своей слабости.

*                             *                             *

Утром выехали, дочь машину водит уверенно, так что добрались без проблем, правда, по областному центру малость поплутали, даже с автопутеводителем.

Областная клиническая больница имени Беляева — это целый городок из корпусов и отдельных зданий. Глядя на него с дороги, проходящей по возвышенности, видишь, сколько было за последние годы приложено усилий, чтобы создать в областных городах медицинские центры по разным направлениям. Наш Президент идею создания подобных образований постоянно продвигал и контролировал строительство, за это ему честь и хвала.

Закупили новейшее, в том числе и импортное оборудование, установили. А вот дальше пошли проблемы. Оказалось, мало специалистов, умеющих работать на сложном оборудовании и вообще выявилась нехватка медперсонала на всех уровнях. А что, руководители, отвечающие за этот проект, не додумались заранее открыть мединституты, сложно было? Отнюдь, поэтому, такие руко-водители не соответствуют поставленной задаче и должны быть изгнаны из уютных кабинетов, а туда внедрены люди ответственные. А вот с ответственностью в нашем государстве бо-ольшая проблема.

Но вернёмся к медицине. Крупные города государство более-менее обеспечило нормальной медициной, а что творится в провинциальной, сельской России? Может, надо было начинать с открытия фельдшерских пунктов и небольших больниц на просторах наших? Беда ведь там! Совсем ещё недавно позакрывали всё по программе оптимизации (читай – уничтожения), но вроде одумалась Власть в самое последнее время и даже озвучили какую-то программу по сельской медицине. А кто-нибудь был наказан за уничтожение роддомов в малых городах, за закрытие единственного в деревушках очага медицинской помощи людям — фельдшерских пунктов? Уверен, что никто не понёс кару, не в традициях это нашего государственного управления.

Однако, контроля за исполнением программы по восстановлению сельской медицины, видно, не хватает и она буксует или еле-еле движется, да это вообще-то, полумера. На взгляд здравого человека надобно, чтобы коренным образом выправить положение со здравосбережениям народа, провести целый комплекс реформ.

Во-первых, всю медицину вернуть в государственное управление как стратегическое направление, ликвидировать всю страховую медицину, куда вливаются огромные бюджетные деньги, уходящие зачастую не на лечение населения, причём, непрозрачным для контроля способом.

Открыть в стране мединститутов столько, сколько потребно в перспективе, с факультетами новых специальностей, открывать медучилища с преподаванием дисциплин, особо востребованных в условиях отдаленности от больших клиник и от специалистов в узких областях медицины.

Обязательно нужно вернуть общегосударственную практику распределения выпускников ВУЗов в места, где наибольшая в них необходимость для народного хозяйства. Отчасти такое делают крупные компании. Они «ведут» перспективных специалистов ещё со студенческой скамьи, а потом берут к себе на работу. Кстати, подобную практику изначально внедряли западные фирмы, так они сманивали русские умы за границу. Не знаю, насколько сейчас утечку мозгов пресекли. А что касается наших промышленников, то, думается, по сути доброе дело воспитания хороших специалистов, они в силу подлой сущности самого строя превратили в выгодный бизнес и молодой специалист после окончания учебы попадает к ним на десятки лет, фактически в кабалу, пока, по их понятиям, не отработает вложенные в него деньги.

Иными методами дикого перекоса в образовании, когда в деревнях совсем нет врачей, а московские конторы забиты «офисным планктоном» с юридическими и экономическими дипломами, не одолеть.

Назрела необходимость закрывать к чёртовой матери все частные учебные заведения, плодящие за большие деньги недоучек и недоличностей. Они в массе своей прозападные по методам преподавания и по целям получения специалистов с заданным мировоззрением. Так что в перспективе мы можем получить мощную пятую колонну и уже, очень вероятно, получаем.

Значит, частные ВУЗы представляют собой угрозу национальной безопасности России и должны быть выкорчеваны из нашей почвы. Прекрасно понимаю, что своими соображениями обозначаю фактически изменение социально-политического строя государства, потому что взнуздание частной собственности к этому и приведёт. Ну что ж, такова логика движения России в истории, с мощными рывками в будущее и со страшными падениями в прошлое.

Такие вот мысли крутились в голове, пока дочь заводила машину на стоянку.  Да, центр хорош, красивые новые здания, внутри всё в пластике и стекле, при входе обязательны наобувники и стоит матёрый охранник. Солидный мужик, невысокий, налитой, с седеющей скобкой усов над сочными губами. И при взгляде на него в тот самый момент, когда на Украине фактически идет война с возрождающимся нацизмом и поддерживающим его Западом, неизбежно должен возникнуть вопрос. А зачем нам в России столько частных охранников, которых, было где-то озвучено, число достигает пяти миллионов!?

Большинство людей призывного возраста, здоровые, иные прямо кровь с молоком, а об лоб можно запросто поросят глушить. Ну да, частная фирма доходягу к себе на работу не возьмёт.

Куда же Министерство Обороны смотрит? Это же почти готовый контингент для мобилизации! Из пяти миллионов вполне возможно сформировать полумиллионную группировку, а это целый фронт! Они же почти все служили, так что их проще всего немного подучить, у них ведь опыт армейский и житейский. Надеюсь, МО обратит на них внимание. Такие мысли были у меня летом, потом прошла мобилизация и есть надежда, что хотя бы часть из огромной массы охранников пошла защищать Родину. Не очень я жалую эту категорию наших граждан, да и есть за что не жаловать, они же во всех общественных зданиях: в больницах, в поликлиниках, в народных (ли?) судах, в школах, а уж в частных банках они табунами ходят, все здоровые, откормленные, часто высокомерные, так что пора многим и послужить Отечеству в трудную пору.

Да, опять я ушёл в сторону от основной темы, но такая уже привычка выработалась — всё анализировать, обобщать, критиковать, если необходимо и предлагать решение с позиции неравнодушного к судьбе своей родной России и с позиции здравомыслящего человека. Так что не обессудьте, мой добрый Читатель.

В регистратуре очередь на диво невеликая, хотя в коридорах и в холле народу множество. Побывать пришлось в трёх кабинетах, хорошо, дочь моя догадалась сразу в два занять очередь. Основное решалось кабинете офтальмолога. Она очень молода, быстроглаза и с рождающимися на щеках ямочками при улыбке. Выслушала мой краткий рассказ и направила в другой кабинет. Там меня опять обследовали на самых разных аппаратах, после ожидания вручили письменный результат и ещё снимки моего глаза. С этим вернулся к молодой докторше. До меня уже исподволь, но доходила мысль о неизбежности удаления ока, я себя к ней приучал, поэтому и попросил определить меня сюда, в центр, на дальнейшее обследование и если необходимо, то и на операцию. Улыбчива с виду милая докторша, однако мою просьбу отклонила жёстко и непреклонно. Конечно, я обиделся — а зачем меня вообще сюда посылали, если не госпитализировали? Офтальмолог в родной поликлинике подстраховалась, уходя в тень вышестоящей инстанции, им-то, мол, виднее в области? Возможно, весьма и весьма. Но, поразмыслив, отверг это предположение. В области специалисты опытные, те, что исследовали глаз, заметно же, да и оборудование у них лучше, лично убедился. А что не взяли в больницу, так и этому есть логичное и вполне человеческое объяснение. У нас в городе делают операции по удалению глаза, а каково тем, кто приехал в областной центр из глуши и это их единственная возможность спасти жизнь. Так что зря я размечтался о хорошей, уютной палате, о заботливом персонале и высококвалифицированном хирурге, об отменной кормёжке.

Приняв эту точку зрения, я сам успокоился и постарался успокоить кипящую раздражением из-за бесплодной, так как ей казалось, поездки, дочь. Она ещё в больнице, узнав, что меня не взяли на операцию, порывалась войти в кабинет и что-то доказать или убедить.

Поехали домой и оказались мы молодцы, так как захватили с собой из дома пропитание, остановились и поели, не тратя времени на поиски придорожных кафе и стояние в очереди. А всё же дорогой я опять думал об этой областной больнице. Пробыли мы там часа три и народу к обеду только прибавилось, в основном, это были люди пожилые. Больница-то тоже ведь не государственная полностью, много при ней разных частных клиник и во всех зарабатывают деньги на сирых, убогих, калечных. Не должно так быть, потому что частная медицина — это смерть настоящей медицины, где зарабатывают деньги на человеческих хворях, оттуда уходит любовь к пациенту, к болящему. Но есть огромное надежда, что скоро справедливость станет очень востребована русским народом и она восторжествует.

*                             *                             *

Далее мне надлежало пройти УЗИ внутренних органов, оказывается, её можно сделать в родной поликлинике. Такого тщательного обследования я не проходил ни разу в жизни. Меня, обнаженного по пояс, заставляли поворачиваться во все стороны, при этом суровая дама водила прибором по моему телу от ушей и шеи до бёдер. Я понимал, что таким способом у меня ищут метастазы рака. На моё счастье их у меня не оказалось. Теперь надо было проверить голову.

В нашей поликлинике, как часто это бывает, аппаратура МРТ не работает, вот и пришлось ехать в город, в центр, опять в частную контору. Повёз меня зять, они с дочерью по очереди меня доставляют в нужное место, потому что глаз мой гаснул довольно быстро, видел я им всё хуже, да ещё он, слепнувший, мешал здоровому, нарушал пространственную ориентацию, я иногда проносил руку мимо бокала с чаем или мог высыпать сахар мимо посудины, вот они меня и опекали.

Процедура обследования головы не очень приятная. Уложенного в узкое корытце, с головой в какой-то подставке, закатили меня, бедного, в аппарат и он жужжал, скрипел, трещал долго-долго, потом выкатили, ввели в вену некий раствор, снова закатили и опять долго раздражала слух какофония неприятных звуков. За результатом сказали приехать завтра, зять и забрал на другой день.

Всё очень плохо — подтвердился диагноз злокачественной опухоли глаза.

Ну что же, нужда припёрла — пора определяться в больницу. Дочь съездила в Первую городскую, там назначили день приёма. До этого сдал кровь и получил результаты анализов, думал, что вместе с УЗИ и МРТ будет достаточно, чтобы лечь на операцию. Как я заблуждался и мне предстояло хлопот, как говорится в народе, выше крыши.

Наивно думал я, что сразу после приёма меня отведут в палату, поэтому с вечера собрал пакет с туалетными принадлежностями, кружкой, тапочками и сменной рубашкой, захватил с собой и книги, рассчитывая подарить медикам и собратьям по несчастью. Не сообразила дурная голова, что людям, у которых проблемы со зрением, не до чтения.

Ночь перед поездкой тянулась бессонно и бесконечно. Не совсем приготовил себя к операции, заложен в живой природе страх тела перед болью только от осознания факта скорого отсечения части собственного организма и даже мысленное убеждение самого себя в безболезненности операции под наркозом действовало не очень. К этому присовокуплялось очень категоричное неприятие одноглазого существования, с этим бороться было ещё труднее. Молился, просил Бога помочь в беде моей, но сам чувствовал слабость молитвы, знать, мирское, плотское во мне на данный момент главенствовало, заклинивался на своих хворях, потому и молитва была не до конца искренней, а такую Бог не принимает.

Встал даже раньше будильника, умылся, побрился, позавтракал и стал ждать приезда дочери. К больничному кварталу мы подъехали в восемь часов, а нам было назначено в это время быть уже у кабинета. Я психовал, ворчал на забитые утром автомобилями дороги, всё время, пока мы шли какими-то дорожками, под арками и вышли по виду к административному корпусу, а не к больничному.

На первом этаже, у нужного нам кабинета приёма, народу не протолкнуться. Старики и старухи, многие из малых городов и сел юга Кузбасса. Вышла медсестра за карточками, дочь отдала мою. Ждём, чувствую, что доченька возбуждена. Ей к десяти надо вернуться на работу, да и её впечатления он медицинских учреждений не самые благоприятные. Она мне откровенно сказала, что если мне и здесь откажут, устроит скандал, мои увещевания на неё не подействовали. Я стал опасаться, что всё пройдёт на высоком эмоциональном накале, так оно и случилось. Нет у меня цели оправдать собственное дитя, у нас весь простой народ живёт в надрыве, у всех проблемы, у кого с жильём, у иных с работой, у многих с детьми. И каждый считает себя правым, слушать другого никто не хочет. Моя дочка — продукт уже постсоветского воспитания и даже заложенное в неё в детстве, пусть самое доброе и честное, обязательно будет давать сбои в сообществе людском, в котором нарушена нормальная человеческая мораль.

В общем, беседа дочери с доктором шла на повышенных тонах, а я пытался смягчить ситуацию и в конце концов мне это удалось, после того, как я жёстко остановил дочку. Но врач, дама средних лет, в сильных очках и с сухими тонкими губами, тоже была не на высоте. Во-первых, ей по роду занятий положено быть вежливой и доброжелательной. А во-вторых, она обязана всё разъяснять и давать советы и рекомендации вполне выполнимые.

Однако, по направлению на анализы, которые она мне вручила, этого сказать было невозможно — там стоял послезавтрашний день, а пунктов на бланке пятнадцать! Я спросил, когда успею всё сделать, доктор же невозмутимо ответила в том ключе, что если постараться, то за деньги в платной клинике всё можно успеть. Звучало такое предложение издевательски, возможно, так она отплатила дочери за недопустимый тон и злые слова. К тому же, она ещё добавила, что глаз мне, конечно, быстренько удалят, но и всё, никаких лечений и обследований не предусмотрено. Фраза по смыслу, заложенному в неё, прозвучала так, будто меня сей момент заведут в операционную, изымут мой орган зрения и тут же выпихнут из больницы. На это же работали и дальнейшие её слова об отпуске анестезиолога и о нежелательности его отзывать. Они вообще заставили меня содрогнуться, выходит, здесь готовы удалять глаза под новокаином, что-ли?

Опешили мы с дочерью и она сказала мне дрожащим голосом:

— Папа, пошли отсюда. Не надо тебе глаз удалять.

Значит, она поняла слова человека в белом халате так же, как я, следовательно, этот смысл до нас и хотели донести.

*                             *                             *

Вот после этого случая и потерял я интерес к жизни. Что-то сразу всё опостылило, стало ненужно и неинтересно. Днями валялся на диване, тупо глядя в потолок, не хотелось ни читать, ни смотреть любимые документальные фильмы о Великой Отечественной войне. Что-то ел, что-то пил. Не ощущая вкуса. Жена вечерами, приезжая с дачи, пыталась говорить со мной, дочь с зятем убеждали встрепенуться, молча их выслушивал, не вставая с дивана и отворачивался к стенке. Приезжал мой старый добрый товарищ, обеспокоенный тем, что я не беру телефон, но и он не смог меня развеселить. Апатия иногда приводила к мысли о желательности смерти, но тихой и без боли, лучше бы во сне. Однако я же понимал абсурдность подобных желаний, вся история медицинских наблюдений говорит об онкологических болезнях как об очень страшных своими мучительными болями и от этого никуда не деться. Как раз это и не позволяло полностью впасть в полнейшую депрессию. И ещё отсутствие желания молиться тревожило, бередило душу. Я сколько уж лет по воскресеньям посещаю храм, читаю Святых Отцов. Отчего такое со мной приключилось? Слаба оказалась моя вера, при первом же тяжелом ударе по физическому здоровью она иссякла, как иссякает хиленький родничок в долгодневный палящий зной?

Такое даже помыслить было оскорбительно, это противоречило моему мировоззрению и жизненному укладу, тем более, я же понимал близость этой мысли к истине. Постепенно в сознании заклубились добрые помышления, они терзали апатичный покой. Опять употребить алкоголь? Не-е-т, будет потом только хуже. И вот в один из дней встал, взял Евангелие, надел очки и почти насильно заставил себя читать, да не просто глазом одним елозить по страницам, а вникать.

И буквально тут же проснулось желание бороться за свою жизнь, сделать всё, что необходимо. Позвонил дочери, она, радостная, начала мне рассказывать о своих попытках устроить меня в клинику Томска или Новосибирска. Спасибо ей, но мой жизненный опыт говорит о трудноосуществимости этого, очень много препятствий для иногороднего попасть туда, если, конечно, нет очень тугой мошны, а у меня её нет. Она записывала на консультацию к какому-то светилу в этой области медицины, как раз на один из дней моего лежания, я не поехал.

И тут звонит зять и просит поехать с ним завтра в Гранд-Медику на консультацию. Мне стыдно перед ним и дочерью за все огорчения и беспокойства, что я им причинил, безропотно соглашаюсь, хотя не вижу в этом необходимости.

Не знаю, чем наиболее полно объяснить разницу между персоналом городской больницы и частной клиники, но только в частной он куда внимательнее, вежливее и даже профессиональнее. Понятно, что главные врачи частных медучреждений отбирают лучших специалистов, платят им больше, но и спрос тоже выше. Зарплаты, конечно, важны, но не это главное, не они же делают врача доброжелательнее. Может, зависть у врачей в муниципальной больнице портит им характеры, изливает в кровь желчь? Сложный вопрос. Но как бы то ни было, седеющий кудрявый человек в белом халате очень доступно мне объяснил всю серьёзность моего положения и то, что меня ждёт, а ждёт слепота полная или скорая смерть, если я как можно скорее не лягу на операцию. Он даже рассказал, как примерно она происходит и ничего там страшного нет. Так меня убедил, что, если бы у них в центре делали такие операции, я готов был тут же лечь под скальпель. Но, к сожалению, таких операций они не проводят.

Значит, надо снова обращаться в Первую горбольницу. Дочь по моей просьбе заехала туда, записала меня, ждать пару недель. А у меня опаска в сердце поселилась — как бы корешки рака не пустили щупальца по организму, меня ведь все специалисты предупреждали о малом промежутке времени на надёжное излечение.

Эта опаска, если дать ей волю и не бороться, обязательно возрастёт до панического страха и будет отравлять моё существование и обязательно поспособствует развитию злой хворобы. Боролся я с ней в меру своих слабых сил, днём вроде справлялся, да и другие дела и заботы отвлекали, ночью было много хуже. Бывало, стану засыпать, ворохнусь нечаянно, что-то кольнёт в голове и сон сразу скачками убегает — а вдруг…?

К тому же гаснущий глаз стал побаливать, а видеть им я уже практически ничего не мог, так, мутно ощущал лишь свет. И снова ловил себя на том, что едва воротился к более-менее нормальной жизни, стал меньше молиться и читать Евангелие. С усилием, сначала, потом пошло легче, заставил себя каждый день прочитывать по главе из Евангелия и усерднее молиться, особенно перед сном. Результат обозначился сразу же — сон нормализовался, а главное, опаска без подпитки начала хиреть.

Для себя я объяснил это следующим образом — душа наша, она ведь жительница того мира, горнего, здесь она одушевляет тело на краткий миг земной жизни, мы же в суете мирской, мерзостной часто не слушаем её, подавляем, а вот когда беда пристигнет и мы начинаем обращаться к Богу с искренним покаянием и смирением, она завладевает нами и не страшны становятся страдания и сама смерть.

*                             *                             *

Две недели промелькнули, подошёл день приёма. Я хотел поехать один, не желая утруждать дочь, да и опасался её злого настроя на медиков, она ещё после первого приёма грозилась написать на «докторессу» жалобу, хорошо хоть не написала, вспыльчива да отходчива, но доченька настояла отвезти меня, видимо, считая больным почти до полной несамостоятельности в делах и передвижениях.

Народу опять полон коридор и почти все в тот кабинет, куда и мне. Да, не зря бытует выражение, что стоит побывать в больнице и кажется, будто все люди болеют.

Щупленький шорец в тёплой куртке стоял у дверного косяка соседнего кабинета и всё пытался отдать свою медкарту выходящей медсестре, а ей их совали со всех сторон. Наконец, она взяла и у него, но вскоре вынесла обратно и сказала, что нет полиса. Сестра ушла в кабинет, а шорец до тех пор, пока я сидел на диванчике, всё искал по многим карманам отсутствующий документ, вид у него был удручённый. Понять его можно, из-за одной важной, но бумажки, ему придётся ехать домой, скорее всего, в Горную Шорию, затем возвращаться сюда, опять попадать на приём, а время его, весьма вероятно, ограничено болезнью. Не знаю, как и что с ним дальше произошло, когда я вышел из кабинета, его уже не было у дверного косяка.

Дочь вошла со мной, хотя я и возражал, зашла явно с желанием жёстко поговорить с той врачихой, что принимала нас в первый раз, к моему огромному облегчению, за столом сидела другая, миловидная молодая женщина, звать её Анна, а вот отчество память не удержала. Разговаривала со мной вежливо и корректно, можно даже сказать, душевно. Всё объяснила, рассказала, что нужно сделать и дала список необходимых анализов и обследований, назначила день госпитализации, который отстоял в календаре от сегодняшнего на три недели. У меня от такого благого отношения опять возникло желание как можно скорее лечь на операционный стол. Вот что значит доброе слово и искренняя улыбка.

На мой удивлённый вопрос, почему так долго ждать, она немного печально улыбнулась.

— Вам хоть бы за это время успеть всё сдать.

Вот и вспомнилась предыдущая «приёмщица», которая отводила на всю подготовку к операции один день! Рассказал я вкратце милейшей Анне о той беседе, ничего она не ответила, опустила лишь в бумаги голову. А вот на её замечание относительно сроков сдачи анализов я тогда должного внимания не обратил, потому что вышел окрылённый, уже казалось, близким концом моих испытаний. Блажен не ведающий судьбы своей грядущей!

*                             *                             *

Зато дома, изучив список необходимых мероприятий, начал потихоньку ужасаться предстоящему. Одних анализов крови надо сдать несколько, причём, не в ближайшие дни, а позже, потому что срок их действительности весьма короток.

Приехал на следующее утро в поликлинику, стою у регистратуры, не знаю, с чего начать, с какого врача. Доченька выручила, позвонила мне и посоветовала обратиться к заведующей терапевтическим отделением для консультации. В кабинете, куда, постучав, вошёл, заведующей не было, а сидела старшая медсестра. Я её немного знал, даже как-то недолго побеседовали, обратился к ней за помощью, рассказал про свою беду, и про свою растерянность.

— Вера…, — сделал паузу, чтобы она подсказала.

— Николаевна.

— Вера Николаевна, помогите разобраться в этих бумагах, с чего надо начать.

Она взяла мою карточку, пакет с уже сделанными исследованиями и направление из горбольницы.

Вышел я из кабинета очень взбодрённым, Вера Николаевна, наверное, из сострадания взяла на себя руководство моей подготовки к операции. Оказалось, всё не так страшно, как мнилось растерянному уму. Она всё расписала по дням, по часам и кабинетам, тут же позвонила и сказала мне сейчас же идти делать углубленную ЭКГ.

За несколько дней прошёл я большинство процедур необходимых и подошёл черёд идти к стоматологу, так как в направлении написано иметь справку от него. На двери кабинета в соседнем блоке, где принимает зубной врач висит табличка, а на ней написано «В отпуске», и на противоположной двери, где смотровой кабинет, точно такое же сообщение.

Кстати, зубной врач по фамилии Белый, так написано. Помнится, лет тридцать назад здесь же работал стоматолог с такой фамилией. Неужели тот? Навряд ли, тому уж лет восемьдесят, может, сын? Да, доктор Белый был в те годы знаменит.

Удалял я раз у него зуб. Он осмотрел его, поставил укол новокаина и секунд через десять полез в мой рот. На мой испуганный вскрик:

— Ещё же не подействовало лекарство, — он ухмыльнулся и ответствовал густым басом, — Ничего, скоро подействует.

Мужик он тогда был дюжий, такой челюсть без наркоза вытащит.

Зуб вырвал с болью, но быстро и, действительно, когда я вышел из поликлиники, боль утихла. Ладно, пусть люди отдыхают, а у меня нет времени ждать, когда они насладятся заслуженным отпуском, поэтому решил пообщаться со стоматологами в своём районе, оба они меня знают, немало лет ходил к ним на лечение и удаление. Слышал я, конечно, от людей, прошедших тяжёлый путь сдачи анализов и обследований о том, что больного не возьмут ни на какую операцию, если у него есть не удалённые корни или больные зубы. Так оно и в самом деле, но вот внятного медицинского объяснения этому выслушать не довелось. Нельзя же всерьёз принимать высказанное мне одним доктором утверждение о том, что шатающиеся зубы мешают при операции под наркозом вставлять трубку в трахею. Весьма вероятно, есть какое-то воздействие гниющих зубов на глаза, очень даже вероятно, но тогда уместно предположить влияние, допустим, больной поджелудочной железы на глаза и отрицательное воздействие её во время операции на органах зрения. Следовательно, прежде надо вылечить железу, а потом только удалять глаз. Или сахарный диабет. И сердце подлечить. И вообще надо являться в офтальмологию на операцию, вылечив весь организм. Ближе к истине, наверное, будет обоснованное предположение, что все эти бесчисленные и с каждым годом всё увеличивающиеся анализы и исследования (исключение составляют лишь экстренные случаи, тогда ничего не надо сдавать), которые обязан сделать каждый рядовой гражданин государства нашего, есть просто страховка руководства больницы от любых неожиданностей и снятия с себя ответственности за нежелательный результат операции, который может повлечь за собой ощутимые финансовые и репутационные потери.

Всё это стало возможным с введением в России частной страховой медицины, которая, будучи скопирована с забугорной, ведёт, в конечном результате, или по крайней мере, должна привести, по мысли организаторов проекта, к разрыву всего здравоохранения на платное, дорогое, но качественное для состоятельных граждан и имитацию медицины для бедных. Не всё получилось, как задумывалось, но здесь виновата сама Россия, она слишком большая, другая и непредсказуемая, все зарубежные идеи и проекты она переиначивает на свой лад, да и запрос на справедливость ещё у нас не истребили. Не без воли Президента были внесены изменения в первоначальную задумку, в частности, немало операций делается по квотам, то есть бесплатно, но суть частной страховой медицины не изменилась.

Наши врачи в поликлиниках отбывают время, как крестьянин на барщине, где-то до 14-15 часов, затем быстренько перемещаются в платные клиники, где у них основной заработок. Не станет такой доктор качественно лечить бедных стариков, ветеранов комбината, потому что все его мысли там, где денежка хорошая «капает» в кошель или на банковский счёт.

По-человечески их понять можно, но принять такую позицию очень трудно, против совести потому что это, не по-Божески.

А если бы всему медперсоналу муниципальных поликлиник повысить зарплату до хорошей, достойной их благородного труда с обязательством работать на своём месте по 8-10 часов, тогда они не станут с завистью смотреть на коллег из частных структур и не побегут туда, этим, кстати, отчасти решится проблема с нехваткой кадров именно в городских медучреждениях. А это повлечет за собой сокращение времени ожидания приёма узкого специалиста с полутора-двух месяцев до нескольких дней.

Однако, вернёмся к нашим анализам. Уверен, если у государства имеется намерение охранять и сохранять здоровье собственного народа, то оно обязательно придет к пониманию того, что взять на себя подготовку больного к операции — есть святая обязанность. Можно создать специальные центры, где всё проводится быстро и бесплатно, но не в том количестве, что сейчас, излишнее надо отсечь. Можно делать это в больницах, создав там специализированные палаты и отделения. Однако, есть серьезное опасение, что сделать всё это окажется затруднительно, будь даже воля Главы государства. Как бы не пришлось для этого национализировать всю медицину. А это мало кому надо. Пусть лучше больные бегают по разным местам для сдачи разных анализов, пусть платят, у кого нет бесплатных направлений, а если кто-то потыкается-помыкается, не выдержит такой гонки, плюнет и станет тихо умирать, так это его выбор, его проблемы.

*                             *                             *

Помня, что в нашей стоматологической поликлинике около года назад, когда я последний раз удалял больной зуб, больших очередей не было, пришёл туда к 9 утра. И клял себя за сонливость уже через самое непродолжительное время, от того, что в регистратуре записывали на приём в смотровой кабинет только на конец следующей недели. Пришлось втолковывать полной, флегматичной медсестре за стойкой, с сонным выражением лица, мысль о необходимости для меня наискорейшего попадания к доктору, о предстоящей мне операции. Трудно до неё доходила чужая беда, но всё же соблаговолила найти мою карточку и равнодушным тоном предложила ожидать, когда примут всех по талончикам, возможно, тогда и примут меня.

Делать нечего, сел на диванчик, жду. Просидел два с половиной часа, в очереди было человек десять, ещё подходят. Иногда выходил на крыльцо, хотя нога по-прежнему болела. И, что интересно, к этому времени, практически перестали подходить с талончиками и таких, как я, бесталонных тоже стало значительно меньше. Выходит, не так уж и загружен стоматолог в смотровом кабинете, может, его график приёма составлен таким образом, чтобы оставалось время подработать в платной зубной «шараге»? Интересно бы зайти сюда часов в пять вечера и посмотреть, есть приём или нет.

Докторша в смотровом молодая, подвижная, насчитала у меня аж пять не удалённых корней и один зуб мудрости. Ужас! Но сам виноват, надо было раньше заняться зубами. За полторы недели максимум мне надо очистить полость рта, иначе справки мне не видать. И зря я, поди, вякнул о том, что зуб мудрости побаливает, она его записала и теперь удалять эту «мудрость» просто необходимо.

Мандраж перед помещением, где удаляют, конечно, присутствует, а у кого его нет с детства, когда сама мысль о посещении стоматолога приводила в трепет? Принимает сегодня, как гласит табличка, Татьяна Александровна, я немного разочарован, ожидал попасть к стоматологу мужчине, их я знал по опыту, а это многое значит в таком деле, как изъятие зубов.

Невысокая, с буйной массой чёрных, вьющихся непокорными кольцами волос, выбивающихся из-под белой шапочки, Татьяна Александровна приглашает в кресло для укола с такой доброй улыбкой, что сразу успокаиваюсь, исполненный доверия к её мастерству.

Пока она готовится к осмотру рта, коротко, самую суть лишь, объясняю свою ситуацию и прошу удалить сразу два корня. Она отнеслась с пониманием и два раза уколола. Потом я оплатил в кассе импортные обезболивающие препараты, они оказались подешевле, чем раньше, доктор объяснила, что в связи с СВО импорт лекарств сократился и изменился, то, которое мне ввели послабее, оттого и дешевле.

Вернувшись в кабинет, подарил всему коллективу книгу, подписал её от чистого сердца. А само удаление прошло безболезненнее, чем уколы — что-то два раза тихо щёлкнуло и голос Татьяны Александровны:

— Всё, вставайте.

— Всё? Уже?!

Улыбка у ней просто восхитительная.

— Да, уже.

Поднимаясь из кресла, шепелявил ртом, набитым тампонами, слова благодарности и было за что, я уже оценил её мастерство. Потом я сидел в другом помещении, сестра готовила мне талон на следующее посещение, а я отвечал на вопросы доктора о своём творчестве, но выходило весьма косноязычно — рот был полон и связан онемением. Зато сам вполне доволен, так как процесс пошёл. Ходил я к Татьяне Александровне как раз полторы недели, она удалила мне два корня ещё за один раз, два по одному за один приём.  Проблема у меня возникла лишь единожды, когда предстояло изымать зуб мудрости. Конечно, он мне досаждал, видать, подгнивал уже и побаливал, устранял я боль, смазывая спиртом десну, в которой он сидел, но, если бы не необходимость, не знаю, когда бы настроился избавиться от него, наверное, только тогда, когда начал бы взвывать от боли.

Да, действительно, нет худа без добра, жизнь в этом убеждает.  И ещё в народе русском говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. Народная мудрость она и есть мудрость. Человек я, оказывается, мнительный, подверженный чьим-то доводам и впечатлениям. Доченька моя очень мне удружила, рассказав, как ей четыре часа долбили, тянули, выдирали зуб мудрости. У ней, конечно, не было задачи запугать меня, она просто поделилась своими тяжелыми воспоминаниями, а мне её рассказ запал в сердце. Вот поэтому я и спал плохо перед днём, когда предстояло мой зуб выкорчевывать. И вибрировал перед стоматологическим кабинетом и в нём, когда укол поставлен и действие его уже ощутимо, сижу, мандражу, Татьяна Александровна в силу своего профессионального опыта увидела моё состояние, мягко и спокойно сказала:

— Пойдёмте, всё будет хорошо.

Разок хрустнуло и слова, как звуки ангельского гласа пролились бальзамом на сердце моё.

— Всё, открывайте глаза.

Я всегда в стоматологическом кресле закрываю их, очень уж вид инструментов страшен. Татьяна Александровна сама написала мне справку, чем ещё более меня обрадовала, а то я уж прикидывал, как поскорее попасть в смотровой кабинет, думая, что мне там её должны выдать. Книгу мою они читают всем коллективом, и я в порыве благодарности подарил им том публицистики.

*                             *                             *

Со справкой явился в свою поликлинику, Веру Николаевну нашёл в другом кабинете, попросила подождать её там, где она обычно работает. Посидел у кабинета на стуле, смотрю, идёт мой ангел-хранитель и помощник. Она не молода, полновата, но смотрится очень хорошо и в движении легка. Удивилась, что я за полторы недели удалил столько корней. Оставалось всего несколько дней до больницы, я вроде бы почти всё сделал, но меня беспокоило то, что предстояло попасть к терапевту, а это не так просто. Высказал Вере Николаевне свою тревогу, она улыбнулась, указала мне ждать в коридоре. Вскоре вышла и назвала номер кабинета в другом крыле здания.

Терапевт — дама нервная и дотошная, пересмотрела самым внимательнейшим взглядом мои бумаги и заявила мне о моей полной неготовности к операции. Меня аж в пот кинуло, а она разглагольствует о подозрении на сахарный диабет у меня, о гипертонии, о больном сердце и что вообще меня не возьмут на операцию, а чтобы взяли, надо дополнительно обследоваться. Какой диабет, какая гипертония? Да никогда не было у меня таких болезней, о чём она? В конце концов, дама заявила, что всё это укажет в заключении. Вышел в полнейшем унынии, поплелся назад. Вера Николаевна выслушала меня и снова выпроводила в коридор. Сижу, унываю-изнываю, всего два рабочих дня осталось в моем распоряжении. Вижу вдруг, идёт «терапевтическая» сударыня и прямо в кабинет, откуда я вышел. Довольно долго она там находилась, выйдя и не глянув на меня, направилась к лестнице.

Вера Николаевна, когда я зашёл, объяснила мне, что терапевт очень заботится о больных, поэтому так дотошна в своей работе, заключение она написала, а уж возьмут меня в больницу или нет — это не её, терапевта, забота.

Вера Николаевна велела мне приехать за документами в понедельник, за день до госпитализации, но я приехал на следующий день, в пятницу. Нетерпение подгоняло меня всё сильнее, глаз-то уже начинал болеть, и я стал употреблять сильные обезболивающие таблетки.

Она даже обрадовалась моему приезду, так как появилась необходимость сегодня пройти дополнительное обследование сердца, ЭХО.

Вера Николаевна при мне позвонила, договорилась и после её указания, куда идти и к кому обратиться, и потопал я, хромоножка, в больницу, где меня уже ждут.

Сентябрь, да и вся осень нынче хорошая, стоит прекрасная погода — теплынь и солнечно, уборка урожая на даче сейчас в разгаре, а я с июня не был на садовом участке с этими хворями. Обидно, конечно, но моя задача сейчас вылечиться, а дача никуда не уйдёт.

Кабинет, где делают это самое ЭХО, на пятом этаже, кряхти, болезный, но топай. С результатом, кстати, очень хорошим, вернулся в поликлинику, договорился с Верой Николаевной, что бумаги я должен забрать всё же в понедельник. Оглядываясь на эти дни и недели мытарств, пришел к твердому выводу о невозможности самому, без помощи дражайшей Веры Николаевны, сделать всё к сроку, не успел бы, на одни только ожидания приёмов в разных кабинетах времени бы не хватило.

В понедельник и выразил ей свое почтение и глубочайшую благодарность за помощь, думая, что более не придется её беспокоить. Впереди меня ждала больница и всё, что в ней должно произойти.

*                             *                             *

Сумку собрал ещё с вечера, там, кроме необходимых предметов личной гигиены, кружка, пузырёк с солью, пакетики чая и кофе, а также книги. Спал, ясное дело, отвратно, хотя сильного страха не было, перед сном молился молитвой Иисусовой, а она, как целебный бальзам на рану, но беспокойство перед серьезнейшим испытанием в жизни отгоняет сон.

Встал даже раньше будильника, умылся, побрился, позавтракал и стал ожидать дочь, она сможет только довести меня до больницы и уедет на работу.

Народу опять полно, стою, жду, когда выйдет медсестра. Разговорился с худенькой женщиной в сильных очках, она сопровождает бабусю, вероятно, мать, потому что сама далеко не молодая, она-то и подсказала мне обратиться к сестрице, которая располагалась в уголке, отгороженная пластиковой стойкой. Я видел, как она что-то говорила подходившим к ней, смотрела бумаги, значит, помогает разобраться, а у меня все документы, нужные в данный момент и, возможно, ненужные, в одном пакете. Сестра помогла мне отобрать необходимое и это я отдал вышедший медсестре.

За столом пожилая, с седыми, туго зачесанными назад волосами, докторша в очках с тонкой красивой оправой. Как позже выяснилось, это была заведующая офтальмологическим отделением, где мне и предстояло находиться. Образец вежливости и внимательности, вот что значит советская школа, слушала не перебивая, все документы просмотрела и вдруг сказала в раздумье:

— А документы у вас не все собраны.

Зазвенело у меня в голове, будто хряснули по ней добрым дрыном. «Неужели не возьмут? Что же мне тогда делать?» Она, явно заметила мою растерянность и добавила быстро и успокаивающе:

— Ну, ничего серьёзного, это мы здесь дообследуем. Операция у Вас завтра, в середине дня.

Медсестра дала мне бумажку с номерами кабинетов, куда ещё надо было сходить. Я уж было начал огорчаться, думая, что опять предстоят какие-то процедуры, но обошлось, меня просто куда-то внесли, куда-то записали. И я вышел в холл, как было сказано, ждать сопровождающего до отделения.

В холле ко мне подошла пожилая медработница, скорее всего, нянечка и спросила, буду я сдавать одежду в раздевалку или нет. Я отказался, живо снял куртку, шапочку, кроссовки, сложил вещи в пакет и обул домашние тапочки. Вскоре мы, четверо болящих, из которых трое были женского пола, в сопровождении этой нянечки неспешно пошагали по коридорам, переходам, поднимались на лифте на один этаж, опять шли. Какая она огромная, наша Первая горбольница, тут впору по одному корпусу на самокатах электрических ездить. И вот в конце концов, дошли до третьего офтальмологического отделения, я очень рад, что буквально завтра всё у меня решится, прекратятся мои бессонные ночи, тягостные мысли и всё возрастающие боли в глазнице, в голове, в сердце и в душе. Здесь, в больнице, моё физическое спасение, ясно ведь мне уже давно, что дальнейшая задержка неминуемо кончится моей смертью, быстрой, но мучительный. Затянул я уже и так все сроки, это ясно даже потому, что одна обезболивающая таблетка перед сном уже не помогала, дозу пришлось увеличить.

На медицинском посту меня почему-то спросили, курю ли я.  Ответил, что покуриваю. Действительно, стал покуривать с началом болезни, хотя уже год как не курил до этого.

Палата №7 небольшая, всего на троих, слева от входа раковина с краном, за ней холодильник, а дальше, к окну, моя кровать, справа вдоль стены ещё две.

На ближней ко входу Анатолий, сухощавый, с тронутыми сединой жёсткими короткими волосами, невысокий мужичок, другого, высокого с рыхлыми щеками зовут Александр. Я им назвался не Виктором, а Фёдоровичем, привык, так меня многие знакомые называют, да и на работе так обращались.

Познакомились, потом я раскладывал вещи и вдруг Анатолий говорит:

— фёдорыч, своди нас в подвал, курить шибко охота.

У меня поначалу даже обида закралась «Чё, я им пацан, што-ли, водить их? Сами пусть топают», но вслух просто спросил:

— А что, сами не можете?

Толя ответил просто, без объяснений:

— Нет, не видим мы.

До внутреннего содрогания пробрали меня его слова. «Вот, люди не видят совсем и не унывают, а у меня один глаз-то нормальный, а уж в панику кинулся».

Не знал я, как надо водить слепых, они мне подсказали. Взял Сашу за руку, подвёл к койке Анатолия, тот, ощупав напарника, встал за ним и положил одну руку ему на плечо, так, гуськом и пошли из палаты по коридору до двери из отделения, там лестница, по ней спустились до первого этажа, по лестнице они практически спускались сами, держась за перила. Но это было ещё не всё, по площадке дошли вправо до лестницы в подвал, спустились и по их подсказке тихо пошаркали в правую сторону до двери в небольшое помещение, нечто вроде вместительного тамбура перед запасным выходом на улицу, хиленькая дверь туда приотворена и со двора тянет холодом.

Здесь стоит бак с мусором, пепельница из консервной банки, ни лавочки, ни стульев — всё по-спартански. Мои подопечные сами дастали сигареты, сами же поместили их меж губ, я лишь дал им прикурить от зажигалки, а потом, когда они оба с жадностью докурили их до фильтра, забрал и загасил. Шествовали назад в том же порядке, этот порядок установился на всё время моего нахождения с ними в палате.

Теперь мне стало понятно любопытство медсестры на посту относительно того, курю я или нет. Не хочется им лишний раз, да и вообще, водить слепых в подвал, потакать их дурным привычкам, к тому же это не входит в их обязанности. Вот в туалет, наверное, должны водить, но тут я появился, так что и эту заботу на меня возложили. Ну что ж, раз надо, значит, надо. Нас так учили с детства. К тому же я начал испытывать к своим сопалатникам уважение за терпение, за безропотное нанесение своего креста. Я-то всё о себе любимом беспокоюсь, о своём горе сокрушаюсь, думаю, что страшнее моей беды не бывает, а вот рядом со мной два мужика, немолодые они, конечно, тоже, обоим около шестидесяти, да не такие уж и старые, но слепые! Совсем ничего не видеть, быть беспомощным — это, пожалуй, самое ужасное в жизни. А они не унывают, смеются.

Позже они рассказали мне свои истории. Саша, скорее всего, лукавил, когда говорил, что просто упал и прямо глазом обо что-то на земле. Медсестра, зная его достаточно, они оба не первый раз здесь лежат, вполне обоснованно утверждала, что грохнулся он оземь, будучи пьяным. А другой глаз потух несколько годов тому назад от запущенной катаракты.

У Анатолия другая история, пожалуй, даже более жуткая своей обыденностью. Один глаз он потерял еще мальчишкой от нелепой случайности. Пацаны играли в чику, а он, малец, сидел на ограде рядом и «болел» за товарища. После одного удара битком ему в глаз прилетел осколок стекла, неизвестно, откуда взявшийся, и спасти детский глазик не удалось.

Ничего, вырос, жил, работал, привык и всё было нормально до лета прошлого года. Однажды на даче Толя надумал поколоть дрова, а перед этим прошёл дождь. Около чурбака, на котором он колол чурочки, образовалась лужа и он его перекатил чуть в сторону. Парочку чурок колуном расколол нормально, а потом после сильного замаха и момента резкого опускания рук с колуном вдруг оглушающий удар в лицо, в глаз и всё утонуло в непроницаемой тьме. Оказывается, он задел ручкой колуна тонкую проволоку, на которой развешивали мокрое бельё, инструмент изменил направление движения, глаз раскололся от удара и ослеп. Да, жизнь горазда на сюжеты, какие не придумает ни один фантаст.

Но у Анатолия ситуация хоть на семейном фронте надёжнее — днём, до обеда, на часок-полтора к нему забегает перед работой дочь, успевает сводить обоих разок покурить, вечером на то же примерно время подъезжает супруга, и она водит.

У Саши сложнее, он живёт один, ему, правда, звонит изредка бывшая жена, один раз, перед моей выпиской, она его навещала. Вскоре мужики задремали, а я захотел есть. Будучи человеком бывалым, предусмотрел, что на завтрак не успею, а до обеда ждать долгонько, поэтому и захватил из дома пяток штук больших домашних помидорин, они нынче уродились хорошо, сладкие, сочные, с удовольствием съел одну.

Захотелось чайку, пошёл разузнать, где можно разжиться кипятком. По нашей стороне коридора в сторону поста через две палаты помещение столовой, но там не кормят, а только моют посуду, пищу развозят больным на тележке, а вот чайник с горячей водой имеется, налил в свою кружку, в палате развёл в воде содержимое пакетика с кофе, с удовольствием попил.

До обеда меня водили в разные кабинеты, смотрели оба глаза, брали кровь из вены и из пальца, ещё делали разные процедуры. А я всё высматривал ту даму в белом халате, которая на первом приеме едва не направила меня на путь самоубиения внушением мне страха и отвращения к лечению вообще и в этой больнице в частности.

Хотел просто посмотреть ей в глаза. Не было у меня уже ни обиды на неё, ни злости, всё ушло, осталась жалость к человеку, вопреки законам человеколюбия, необходимым к соблюдению всем труженикам здравоохранения, человеку, отказывающему больному в сердоболии, в милосердии. Мне её искренне жаль, она ведь своим бессердечием опустошит душу свою до донышка. Я и дочь свою долго и горячо убеждал простить, не держать на неё зла, иначе это зло и саму дочку мою станет быстро разрушать. Приводил разные оправдание её, надеюсь, что убедил.

Не увидел я того доктора ни в первый день, ни потом, видимо, она из другого отделения. В темном кабинете меня принял мой лечащий врач Антон Владимирович. Мы сидели с ним за столом при настольной лампе, молодой, симпатичный, с узким интеллигентным лицом он расспрашивал меня о начале болезни. Когда я рассказал ему, что всё началось во время тренировок в центре Бубновского, заметил:

— Вообще-то перед началом таких серьёзных занятий они должны обследовать пожилых пациентов или хотя бы посмотреть их медицинские карты.

На мой вопрос — а не могли эти занятия повлиять на зарождение или развитие опухоли, доктор ответил отрицательно. И не подтвердил моё предположение о взаимосвязи сорока лет работы сварщиком и заболевания. Сказал также, что я поступил правильно, решившись на удаление глаза, потому что он уже начал расплываться. Интересоваться, к чему бы привело расплывание ока, я заопасался, считая такое любопытство праздным и даже опасным. Операцию мне врач назначил на завтра после 12 часов.

Приходила дочь Анатолия, приятная, улыбчивая женщина, покормила отца чем-то вкусным, мы с ней познакомились, немного пообщались, она сводила курильщиков в ритуальное место и вскоре отбыла.

Обед я разнёс товарищам по тумбочкам. Толя с моей помощью сел на стул у тумбочки и довольно аккуратно всё съел. Саша на стул усаживаться не захотел, ел, сидя на койке, я ему подавал с тумбочки хлеб, менял тарелки, старался следить за ним, но Саша всё равно иногда чрезмерно наклонял чашку и содержимое лилось и валилось на кровать и на пол. Не знаю, как он питался до меня, но мне уговорить его есть с тумбочки, сидя на стуле, удалось только на третий день, когда уже и санитарка, убирая с пола остатки пищи, начала Сашу ругать. За чистотой в палатах в третьем отделении следят ревностно, два раза в день моют полы, протирают подоконник, холодильник, тумбочки, кровати, мы только успеваем убрать тапки с пола и задрать ноги, а по мелочи, смахнуть пыль, санитарка заходит раз пять за день.

Обед довольно сытный, съел всё, что дали. После принятия пищи мои подопечные запросились в туалет, сводил сразу обоих, а потом прямиком отправились в подвал. Вернулись мужики и увалились спать. Я позвонил жене и дочери, рассказал о своих делах, пробовал уснуть, даже вздремнул малость, но глаз болел, в зеркало было видно, как он покраснел. Около часа читал Куприна. Проснувшись, Саша с Толей захотели в туалет, сводил, потом им захотелось кофе, пошёл за кипятком, а чайник пуст, попросил работницу столовой вскипятить, я-то не знаю, где у них розетка. Дождавшись кипятка, отнёс им полные кружки, навёл кофе, раздал, сидят, пьют, довольные. Подошла жена Анатолия, худая молодящаяся, с острым носиком дама, тоже покормила мужа чем-то домашним, сводила немощных в подвал, я отдыхал, с непривычки утомился мотаться по лестницам.

Незаметно подкрался вечер, ужин товарищам разнёс, проследил, чтобы ничего не опрокинули. Лежали на койках, оба просили меня рассказать о себе, для них знакомство с писателем — немаловажное событие и им интересно обо мне узнать побольше. Перед сном ещё раз сводил их в туалет, а на ночь нянечка поставила каждому по ночной посудине с длинным загнутым горлом.

Глаз болел и сна не было, пошёл на пост попросить чего-нибудь обезболивающего или успокоительного. Сестра явно недовольна моей просьбой, она уже готовилась отдыхать, сердито сказала, что ничего такого у них нет, вызванная дежурная докторша ответила точно так же.

Лежал, смотрел в потолок, слушал редкие звуки из коридора, дверь-то мы не закрываем на ночь, чтобы немного тянуло холодком, а то жарковато в палате. Читал молитву Иисусову «Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». Когда внимательно прочтёшь её достаточное количество раз, приходит облегчение и сон, но ненадолго, от боли просыпаюсь и опять читаю. Выходил в коридор, сидел на диванчике. Покурить бы, да часов в десять вечера дверь из отделения закрыли на ключ.

Под утро отключился, но в шесть часов медсестра разбудила измерять температуру, а так как нянечка уже унесла посудинки, мои подшефные запросились в туалет, ну, пошли, горемыки. Ну а если сходили оправиться, то пора и покурить, благо, прямо перед нами сестра открыла дверь. Вот так начинался день операции.

Боль в глазу потихоньку усиливалась и вдруг после завтрака сильно заболела голова, возможно, от недосыпа, но и волнение от предстоящего сказывается. Сказать медсестре, так вчера меня славно прокатили мимо лекарства, хотя, вероятнее всего, оно у них есть. Мне ещё вчера анестезиолог обещал напомнить сестрице, чтобы дала мне на ночь успокаивающее, но видно, забыл. Он тогда вызвал меня на пост, усадил, сел рядом и начал подробно рассказывать способы обезболивания при таких операциях.

Убеждал сделать её под местной анестезией, то есть мне обколят вокруг глаза обезболивающими препаратами, поставят в вену веселящий укол, и я буду наблюдать весь процесс, находясь в полусне. Меня этот вариант совершенно не устроил, и я решительно попросил оперировать под общим наркозом.

Специалист, видно, анестезиолог хороший и весь гладко выбритый и со сладкой улыбкой, но на моё пожелание поморщился.

— А если у вас сердце не выдержит?

— С чего бы это?

— Ну, вы не молодой и инфаркт у вас был, притом, обширный.

— Ну и что. Я не старик, а про инфаркт вообще забыл. Сердце выдержит, я уверен.

Полежал ещё, но в висках уже пульсировало, пошёл на пост, пожаловался. Забегали, это же не ночь, вдруг доктор подойдёт, неприятность может быть, усадили, измерили давление, оно оказалось для меня немыслимо высоким, 175 на 100. Никогда такого не было. Сестра проводила до палаты, дала под язык таблетку. Дочь Анатолия вовремя подошла, мне было бы трудно сейчас их вести по лестницам.

Постепенно головная боль отступала, закрыл глаза и постоянно читал Иисусову молитву. Через час сходил на пост, давление заметно снизилось. До двенадцати пролежал, непрерывно молясь, про себя. Пришло абсолютное спокойствие и, если бы мне сейчас предстояло не только глаз удалять, но и руку или ногу, я был бы также совершенно спокоен. Читал я у Святых Отцов о чудодейственном влиянии молитвы Иисусовой, но только, если она произносится со вниманием, смирением, благоговением и покаянием. А я в данный момент, ожидая нелёгкой операции, старался молиться именно так и получил освобождение. Создатель даровал мне, рабу грешному, свободу от плотских страстей и слабостей, угнетающих нас постоянно, на тяжёлый для меня период жизни. Явлена мне была сила веры Православной, которая, в отличие от язычества, в коем заклинаниями человек вводит себя в транс, в бессознательное состояние, чтобы преодолеть страх, дарует, по воле Божьей, нечувствие, душевное равновесие и свободу от всяких страхов. Сознание моё было ясное, я прекрасно осознавал, почему со мной такое происходит, мне было легко и спокойно.

Пришла процедурная сестра, пригласила с собой, поставила два укола и через некоторое время остатки боли исчезли.

Минут через двадцать незнакомая немолодая сестрица вкатила в палату сидячую каталку, заставила раздеться до трусов, помогла облачиться в длинный белый халат из плотной ткани с завязками на спине, усадила и повезла. Я думал, что операционная где-то на другом этаже, а, оказалось, на нашем, слева от поста, в тамбуре меня попросили лечь на другую каталку и отвезли в операционную.

Пока медсёстры привязывали мои ноги и руки, я читал им стихи Блока.

И каждый вечер, в час назначенный

Иль это только снится мне

Девичий стан, шелками схваченный

В туманном движется окне.

Видно было, по образовавшимся у глаз морщинкам, что сестрички вовсю улыбаются, а та, которая слева, смеющимся голосом воскликнула:

— Ну и пациент, у него операция, а он стихи читает!

Анестезиолог тоже в улыбке, он слева от меня, готовит аппаратуру, которая вокруг моей головы, потом что-то сказал сёстрам, вроде бы, о дозе и препарате, я почувствовал укол в вену. Вот он уже справа, в руке у него маска.

— Дышите, только неглубоко, это кислород.

Я сделал несколько вдохов и уехал в края, которые за краем сознания. А врача, который делал операцию, Антона Владимировича, так и не увидел, он, наверное, стоял в стороне, ожидая нужного момента. Но, вероятно, доза была небольшая, потому что я услышал, как сквозь толстый слой ваты:

— Мы закончили. Увозите.

Затем провал и снова голос:

— Попробуйте сами на койку перелечь.

Я кое-как переместился, ещё ощутил, как ставили капельницу и опять мягко ушёл в несознанье.

Пришёл в себя быстро и неожиданно, посмотрел, а в ёмкости для капельницы пусто и неожиданно почему-то громко крикнул:

— Сестра, капельница закончилась.

Она пришла быстро.

— Чего кричишь?

— Так закончилось лекарство.

— Ну и что.

Сняла всё с меня, оставила только на руке полоску бинта. Ощупал голову, она вся обмотана, лишь левый глаз свободен и то край повязки нависает над бровью, немного мешая смотреть. В том месте, где был глаз, торчит что-то длинное, тоже замотанное. Но, главное, ничего не болит, самочувствие прекрасное! Поднялся, надел на руку часы, время подходит к четырем часам. Позвонил своим женщинам, они ж волнуются, успокоил.

Мужики, как обычно, дрыхнут, даже не проснулись от моего возгласа, а мне курить хочется. Я и гаркнул во всю мочь:

— Подъём!

В коридоре и на лестнице встречные смотрели на меня, конечно, удивлённо, в отделении я один с такой болезнью. Глянул на себя в коридорное зеркало. Да, красавец, полбашки обвязано и что-то вместо глаза возвышается. Но боли нет совсем! Ура-ура!

Обед мой дожидается на холодильнике, придя с прогулки в курилку, с удовольствием его «умял». Зашла в палату незнакомая медработница, назвала мою фамилию. Доча, оказывается передала мне передачку, посетителей в отделение пускают только по спецпропускам, поэтому дочь отдала её в отдел, из которого их разносят больным. Я по телефону сообщал ей о хорошем больничном питании, вот она и передала вафли, пряники и печенье, нормально, с чаем съедятся за милую душу.

По этому случаю сходил для всех троих за кипяточком, товарищи кофе попили, а от угощения отказались, стеснительные. Печально, но уходит из русского общества традиция совместных трапез, я в этом убедился ещё, работая на комбинате. Раз уж пошло в народе резкое разделение по доходам, по образу жизни, то у одних появилась потребность скрывать свое роскошное питание, дабы не возбуждать зависть, а у других — притаивать свою скудость в еде, чтобы не вызвать жалость. Круто разгулялся индивидуализм в России. Всё я понимаю, поэтому не обиделся, хотя мне и неприятно одному есть печенье, когда окружающие слышат хруст пережевываемой пищи.

Вскоре жена Толика вошла в палату. Начала меня расспрашивать о нашей даче, им обоим почему-то интересно узнать подробности о нашей дачной жизни. Мне мой садовый участок и места вокруг общества самому нравятся и я с удовольствием рассказывал, что у нас растёт, как я хожу в лес за грибами, какие вообще грибы там растут, как рубил и вывозил на маленькой тележке здоровущие лесины. Я ещё с весны высматривал в ближнем лесу берёзы, зимой поваленные ветром или снегом, но только прошлой, чтобы были не трухлявые, а практически свежие. Работа по рубке и вывозке лесин тяжелая, но приятная, настоящая мужская, особенно люблю распиливать бензопилой уже на участке трёх-четырёхметровые брёвна на чурки, а потом специальным топором пластать их на поленья и складывать в поленницу. Этими дровами топим печь в доме в холодную погоду, топим и баньку. У них дача совсем в другом месте, я там бывал, тоже хорошая природа и река рядом.

Уже совсем вечером, когда за окном палаты опустился тёмный полог, Саша с Толей попросили меня почитать что-нибудь моё. Я им и прочитал из очерка о поездке в Крым вставную статью об Украине, очень актуальную сейчас, потом огненную передовицу Проханова из газеты «Завтра», которую захватил с собой. Слушали в абсолютной тишине, когда закончил, долго молчали, потом Анатолий негромко и задумчиво произнёс:

— Да, Фёдорыч, я столько сейчас узнал нового, у меня аж голова кругом идёт.

Саша никак не прокомментировал. Компанией отправились курить. Вечер прошёл незаметно. Товарищи мои уже сопели во сне, а я с тревогой прислушивался к себе, ждал боли и боялся ночной бессонной маеты, но боли не было, совсем.

Сходил в туалет, встретил нянечку и попросил её утром попозже забрать ночные посудины. Уснул быстро и спал всю ночь спокойно.

Следующий день прошёл без особых событий, если не считать того, что подписал и подарил отделению две свои книги, разные, благодарностей и улыбок было много.

Мы всей своей компанией стали уже некоей достопримечательностью нашего небольшого отделения, слышал я в коридоре голоса, когда мы шли по коридору:

— Во, пошла ватага, — часто улыбки сопровождали наш странный караван.

Антона Владимировича встретил в коридоре, он спросил у меня о самочувствии и высказал предположение о моей выписке завтра, конечно, если всё заживает нормально, а сегодня он смотреть не будет, не стоит бередить рану. Удивительно, я-то думал пролежать недельки полторы на казённых харчах, ну и хорошо, завтра как раз пятница, в выходные не придётся здесь валяться. Весь день у меня прекрасное настроение, болей-то нет совсем, ушла и нет-нет да подкрадывающаяся подавленность, жизнь опять замечательна. А что будет дальше, то и будет.

Дочери Анатолия подарил книгу прозы с пожеланием, когда ему врачи всё же восстановят хоть частично зрение, прочитать самому. Вечером я им опять читал свою публицистику.  О нашей специальной военной операции, конечно же, заводил разговор и не раз, однако они как-то не очень ею воодушевлены. Телевизора у нас в палате нет, это и к лучшему, очень много там пустых и легковесных программ и передач.

Ближе к вечеру пришла бывшая жена Саши, он до этого кому-то звонил, возможно, ей, у них с Толей, скорее всего, по конкретному номеру на кнопке вызова, другой номер они просто не найдут. Грузная женщина в тёплой вязаной кофте, с грустным полнощеким лицом, принесла ему что-то съестное. Они сразу бурно начали о чём-то своём беседовать, я вышел, чтобы не смущать людей. Сашу завтра тоже выписывают и он говорил, что хочет её попросить уговорить их совместного сына, которого папаша не видел лет десять, забрать родителя из больницы. Да, положение у мужика! Один, слепой, как он будет жить четыре месяца, на которые доктора отправляют его домой?

Вот и ночь подошла, подопечные мои, попив кофейку, улеглись, пора и мне в объятия сна.

*                             *                             *

Операционная сестра зашла за мной в девятом часу утра, вскоре после завтрака и повела туда, где делали операцию, там рядом большой кабинет, видимо, процедурный. Следом зашёл Антон Владимирович, я сел на кушетку, сестричка разрезала ножницами всю повязку, сняла окровавленные тампоны. Доктор посмотрел, остался удовлетворён и предложил мне взглянуть на себя.

С трепетом подходил я к зеркалу, пустая глазница с закрытыми веками смотрится страшновато. На мои вопросы чем и как лечиться и предохраняться от каких-либо воздействий он ответил, что ни лечиться, ни беречься не надо, всё заживает у меня замечательно, можно некоторое время покапать по утрам глазные капли, чтобы слизь не скапливалась.

Был у меня ещё один вопрос, его мне мои соседи по палате подсказали, я его и озвучил.

— Антон Владимирович, скажите, а мне группа инвалидности не полагается в связи с удалением глаза?

Он ответил быстро, уверенно и без малейшей тени сомнения в собственной правоте.

— Да Вы что, даже и не думайте, у Вас же второй глаз видит хорошо!

Я ему сразу поверил, он ведь специалист, удаляет органы зрения с онкологическими заболеваниями, значит, знает юридические и правовые последствия таких операций абсолютно точно. Здесь же, в процедурном кабинете я подписал и подарил ему книгу прозы, а также вручил визитку, там у меня электронный адрес сайта и номер моего телефона.

Антон Владимирович дважды повторил слова о том, что он сам позвонит мне, когда придёт из Кемерово результат анализа моего глаза, а это должно быть не позднее пятнадцатого октября. Я пошёл собирать вещи и ждать документ о выписке.

Саша нервничал, никто ему не звонил и он не знал, заберут его или нет. Я тоже за него переживал, трудно ему придётся. Вскоре зашла заведующая, отдала мне выписку, мы вышли из палаты, как раз в это время шел по коридору Антон Владимирович, я вспомнил, что хотел у него спросить.

— Антон Владимирович, а когда мне можно будет вставить искусственный глаз?

— Через полгода, не раньше.

Дальше он объяснил, как негативно повлияет чужеродное тело на ткани глазницы, что могут быть нагноения и прочие неприятности.

Я ещё раз поблагодарил за операцию, пообещал написать о них в очерке, который уже задумывал написать, они оба заулыбались.

Всё было хорошо, вот только доктора Анну я не встретил, а так хотелось сказать ей добрые слова за то, что она вернула мне веру в медицину, настроила меня на долгий, нелёгкий путь подготовки к морально тяжкой операции. Знать, в другом отделении трудится, мысленно желаю ей самой здоровья, успехов в труде и удачи в жизни.

. . . У дочери Анатолия есть моя визитка с номером телефона, Александру написал его на листочке, попрощались, хоть и недолго были мы вместе, но расставаться в таких случаях всегда печально, зная, что навряд ли в жизни придётся ещё встретиться.

Медсестра прикрепила мне лейкопластырем над пустой глазницей нечто вроде шторки из марли, с ней я и пошёл на выход. Пропуск мне с незаписанной датой моего приезда сюда, когда придёт анализ глаза, дали, так что, прощай, обитель хворей, желательно, навсегда, в качестве пациента. Неуютно я себя чувствовал в автобусе с этой белой занавеской, казалось, все смотрят на меня то ли с любопытством, то ли жалостью. Но очень радовало отсутствие боли в ноге, за дни, проведённые в больнице она, постепенно слабея, ушла совсем. И теперь я шагал, как раньше, широко и свободно, несмотря на холодный ветер с редкими колючими снежинками. Вот здесь и пригодилась шторочка, я её пальцами поддерживал от сдувания с места и она очень неплохо защищала свежую ещё рану от холода.

Настроение соответствует самочувствию, оно великолепное, вот лишь малая опасочка беспокоила – а как воспримет меня дражайшая супруга, вдруг будет брезговать одноглазым мужем. Её дома не было, а когда пришла, сказала, что выгляжу замечательно. Жена моя к старости обрела житейскую мудрость и даже, если мой вид не показался ей благообразным, она бы никогда этого не обнаружила ничем.

*                             *                             *

В понедельник поехал в онкологическую поликлинику, теперь я онкобольной и должен встать на учёт. В регистратуре на меня завели карточку и назначили дату приёма на 26 октября. На моё возмущение о слишком долгом ожидании медработница за стеклянной перегородкой отреагировала не менее эмоционально.

— А вы в каком городе живёте? Не знаете, сколько у нас онкобольных?

Знаю я всё это, поэтому ответить мне нечего. Но и у меня есть веский повод к нетерпению. Пока не будет сделан анализ глаза и не будет установлен точный диагноз, я не смогу начать лечение, а значит риск упустить драгоценное время постоянно возрастает. Я и так запоздал с удалением, можно сказать, сделано это было в последний момент. Но мне-то мнилось тогда, в первое посещение онкодиспансера, что анализ глаза сделают быстро и ожидание приёма три недели казалось недопустимым.

Но обстоятельства бывают сильнее наших чувств и желаний. Надо ждать. Недели через полторы ожидание стало трудно переносимым и я стал искать номера телефонов своего отделения, кляня себя за то, что при выписке не записал их. Нашёл, дозвонился до поста, назвал себя и причину, почему беспокою, меня ещё помнили, сестра сказала, что доктор рядом и подтверждает своё обещание сообщить, когда анализ придёт к нему. Некоторое успокоение пришло, но на короткое время, оно-то бежало, уж день приёма близок, а что мне у врача делать без результата. Звоню снова через пару дней, уже и пятнадцатое число прошло, сестра, как могла, меня успокаивала, опять ссылаясь на Антона Владимировича.

Уж смирился я с отсутствием анализа и решил ехать к онкологу так, на авось. Но как я уже говорил выше, жена моя сильна житейской премудростью, она-то за день до приёма силком и заставила звонить в больницу с самого утра. Всё время было занято и вдруг соединяют. Мелодичный женский голос. Я, конечно, говорил довольно раздражённо, а она спокойно спросила, когда и к какому времени мне на приём. Я ответил, что завтра в 9:45 утра, мне сказали, чтобы подождал, через минутку позвонят. И точно, прямо вскорости звонок и тот же, но уже радостный голос, сообщил приятную весть — анализ мой вдруг нашёлся, и я могу приехать и забрать его.

Мигом собрался, помчался, в больничном городке заплутал в похожих корпусах, еле-еле нашёл ту дверь, из которой вышел после выписки. Молодец хоть, что не забыл захватить с собой пропуск, на лавочке проставил сегодняшнее число посещения, а то строгий охранник не пропустил бы меня. Постучал в ординаторскую, вышла средних лет докторша в очках, назвался, она вернулась в помещение и вскоре появился из двери Антон Владимирович с бумагой в руке. Небрит, явно смущён, но пытается скрыть, на мое «здрасьте» слегка наклонил голову и начал торопливо говорить., чтобы я с этим документом шёл прямо к онкологу. Мне показалось, что эта невразумительная речь была попыткой оправдаться. А я-то хотел при этой встрече, но при других обстоятельствах, подарить ему ещё одну книгу, а сейчас было сожаление о подаренной раньше. Молча забрал у него казённый бланк, повернулся и пошёл. Вообще не люблю, когда не сдерживают своё слово, но тут-то необязательность могла оказаться для меня роковой. Не получи я сегодня анализ, завтра, вероятнее всего, меня бы отправили восвояси, потом, когда я его всё же получил бы, пришлось бы опять записываться к онкологу и ждать немало дней до приёма. Неужели Антон Владимирович не понимал этого? Уж это вряд ли.

Горько разочаровываться в людях, к которым раньше питал симпатию, а он мне поначалу понравился, да и операцию провёл хорошо, но вот человеком оказался с изъянцем изрядным.

. . . На приём приехал загодя, на целый час раньше, боялся попасть на автобусе в пробку и опоздать. Онкологическая поликлиника или диспансер, по-разному называют учреждение, к которому многие граждане испытывают неприязнь, смешанную со страхом, такая уж эта ужасная болезнь — рак, да, учреждение серьёзное. Доводилось мне в молодости раза два здесь бывать, не помню уж, по какому поводу и оба раза испытывал душевную неуютность. А вот сейчас зашёл совершенно спокойно. Строгости здесь прямо со входа начинаются, обязательно надо надеть наобувники, маску и измерить температуру.

Кабинет на втором этаже, у двери никого, в коридоре народу не мало, сидят на диванчиках. Сестра скоро вышла, взяла мою карточку. Захожу. Врач Ольга Михайловна хороша собой, а это когда мужскому взгляду предстает много женского, тугого и завлекательного. Как обычно, расспросила о начале болезни, просмотрела документы, потом тщательно ощупала подскулья, шею, за ушами, подмышки. Я понял, она искала метастазы, но, кажется, ничего не обнаружила.

Предполагал, что мне назначат химиотерапию и заранее подготавливал себя душевно к её негативному воздействию на организм.

А Ольга Михайловна дала направление в Гранд-Медика на какое-то очень серьёзное обследование, но требовалось ещё и направление от моей поликлиники, чтобы обследоваться бесплатно. Я уже был около раздевалки, когда меня нагнала медсестра. Оказывается, мне надо срочно пройти в Первую горбольницу, в гинекологический корпус, при этих словах я испуганно вскинул глаза на немолодую сестру, и там, на первом этаже в лаборатории взять стёклышки с моими анализами. Ф-фу-у, всего лишь в лабораторию зайти, а я уж подумал, что меня отправляют в царство женской природы.

Пришлось прогуляться, погодка хорошая — лёгкий морозец приятно бодрит. Я всё не могу нарадоваться отсутствию болей в ноге. Может, это запоздалое действие физических упражнений в центре Бубновского, а может, что другое.

Забрал пакетик со стёклышками, отнес его в кабинет онколога и всё время размышлял. Для чего стеклышки, если есть официальный анализ, где указано, что у меня была меланома. Впрочем, это моя человеческая любознательность, а вот дата проведения анализа, указанная в документе, 5 октября и место проведения — город Новокузнецк, до сих пор мне не дают покоя. Не могу понять, какова была причина такой лжи и волокиты с анализом. Скорее всего, это безответственность, которая стала родовой приметой обосновывавшегося в нашем государстве общественно-политического устройства жизни, причём, неразрывно связанная с безнаказанностью и пронизавшая все структуры государственных служб.

И даже сейчас, во время практически полноценной войны России с объединенным Западом, почти ничего не изменилось.

Ну, а вдруг злой умысел в отношении меня? Да ну, бред. Зачем, по какой причине кто-то стал бы мне таким образом пакостить? Вроде бы старался в больнице со всеми быть дружелюбным. Но это не серьёзный довод. Зачем на ближайшей к моему дому остановке кто-то постоянно срывает расписание движения автобусов? А для чего на другой остановке разбили толстенные стеклянные блоки боковых стенок, которые немного защищали ждущих транспорта людей от холодного ветра?

Это делают люди, не имеющие внутри себя нравственных скреп или разрушившие их, а они, эти скрепы и не дают распасться человеческой личности в условиях тотального давления идеологии потреблянства.

Поэтому и много сейчас в России людей, в силу потери духовных и душевных ориентиров, причём, разного возраста, озлобленных за свои беды на весь окружающий мир и мстящих всем, кто подвернётся под руку, любыми доступными способами.

Россия всё глубже будет входить в противостояние с растленным Западом и это, как ни странно для иных звучит, для нашего народа огромное благо. Во время великих войн наш народ всегда отбрасывает всё мелко, суетное, личное, у большинства из крови, из памяти поколений выплывает любовь к своей земле, к своему Отечеству, выплывает такой могучей волной, которая начисто смывает всё наносное, весь мусор житейский, любовь эта всегда является душевной, духовной основой народа русского. Война рождает высокий дух жертвенности, она преображает наших солдат на Донбассе и они должны передать нам, всем жителям России, этот высочайший, превысший над материальным миром, дух. Только тогда Родина наша стряхнет морок пагубных лет и преобразится.

Но всё же не верю ни в какой нехороший умысел в отношении себя. Просто безответственность и хватит об этом думать.

*                             *                             *

По номеру, написанному в направлении, я позвонил, идя к дому, ответила регистратура Гранд-Медики, предложили завтра приехать. Отделение, где проводят онкологические обследования, сбоку от центрального входа, подальше от людских глаз, на самом верху. Елена, регистратор, телом обширна весьма и обильна улыбкой, предложила мне подождать. Передо мной в очереди пожилая пара, она обследуется, а муж сопровождает. Она весьма преклонных годов, пять лет принимает таблетки, препятствующие возникновению рака, говорит, что побочные действие лекарств весьма сильные. Подробнее поговорить не удалось, Елена позвала её к стойке, и стала что-то подробно объяснять. После ухода супружеской пары она долго обзванивала пациентов, напоминая всем, что им надо завтра брать с собой, чего нельзя сегодня употреблять в пищу и к какому времени, а именно к семи часам утра, завтра явиться сюда. Да, работают здесь чётко, профессионально, ничего не скажешь.

Наконец, позвала меня. Мне назначено обследование по очереди на 17 ноября, но, видя моё неудовольствие от такого позднего срока, милая Елена объяснила, что есть возможность пройти процедуру раньше, для этого нужно стать запасным пациентом. Ситуация выглядит так. Препарат с радиоактивным изотопом привозят рано утром из Москвы самолётом, он довольно быстро разлагается, то есть теряет необходимые свойства и если самолёт задерживается, то доз может не хватить даже на очередников, поэтому количество препарата доставляется немного с избытком и в случае своевременного прилёта борта есть возможность дополнительно обследовать ещё человека два-три. Мне предлагается послезавтра быть готовым к вызову. Но есть необходимость заглянуть в родную поликлинику, взять направление, это опять для бесплатного обследования, им мало направления от онколога, и ещё надо сдать кровь. Опять начинается! Опять анализы! У меня уже душевная усталость от всего этого, но. . . необходимо, значит, надо.

В поликлинику проехал сразу, в регистратуре мне дали талончик к терапевту, который этим занимается, на завтра, на самый вечер, на шесть часов. Несколько удручённый подошёл к кабинету, где работает Вера Николаевна, чисто автоматически подошёл, уже, видно, привычка выработалась, она на месте, зашёл, поздоровался, она меня после операции ещё не видела. Снял очки, показал свой вид. Рассказал о себе, о предстоящем обследовании, посетовал на завтрашнее позднее время приёма. Как обычно было раньше, Вера Николаевна отправила меня в коридор, жду прилично по времени, она вышла, куда-то сходила, вернулась, через короткое время снова появилась, махнула мне рукой, мол, жди ещё, пришла не совсем скоро. Протягивает лист бумаги с отпечатанным текстом, с печатями.

— Возьмите, это направление. Завтра Вам никуда ходить не надо.

Не дослушав мои слова благодарности, скрылась за дверью. А я пошёл сдавать анализ крови в небольшую частную медицинскую организацию, потому что, если сдавать в комбинатовской поликлинике, то до послезавтра анализы точно не будут готовы, а в частной я надеялся на скорый результат. Кровь сдал, но прийти сказали только в субботу.

Весь следующий день провёл на диете, о который узнал из памятки, которую мне дала Елена. На другой день встал рано, ничего не ел, лишь выпил три глотка кипяченой воды, как предписано, собрал сменную одежду и обувь, жду. Елена позвонила в десятом часу, самолёт задержался по погодным условиям, лекарства мало, мне отбой. А я переживал, что явлюсь без анализов крови, вдруг не возьмут на обследование, а оно вон как вышло. В субботу забрал результат, ждём дальше. Конечно, беспокойство относительно метастаз присутствовало, потому что время неумолимо бежит, а я пока не знаю, что у меня в организме происходит.

Во вторник не было задачи вставать рано, дрыхнул почти до девяти, встал, съел немного сырой морковки и глотнул кофе, но чуть-чуть, как чувствовал. Вдруг звонок. Елена. Первым делом спросила, ел ли я и что именно, ответил, как было. Далее сказала, чтобы был готов ехать, но прежде надо дождаться ещё одного её звонка. Собрался, как солдат по тревоге, сумка с вещами готова заранее. Позвонила. На остановку летел со всех сил, такси вызывать не стал, бывает, его прождёшь дольше. Сегодня будний день, автобусы ходят часто, и правда, только подбежал, не успел отдышаться и автобус подходит. За двадцать минут добрался до Гранд-Медики. Запыхавшись, подхожу к стойке регистратуры, Елена читала мои направления из онкодиспансера и из поликлиники очень внимательно, изучала их. И была даже удивлена, что оба документа составлены совершенно правильно, а то пришлось вы мне отправляться выправлять их до нужного стандарта. Я ей не без гордости, особенно за Веру Николаевну, ответил:

— Ну а как же иначе, специалисты составляли.

Спешил — спешил, а ещё и подождать пришлось, но вскоре пригласил меня молодой молчаливый мужчина с бородкой на манер эспаньолки. В тесном кабинете взял кровь из пальца, измерил рост и вес, я думал, что «окабанел» на хорошем питании и при малоподвижном образе жизни, но вес оказался почти в норме, значит, не зря вернулся к физическим нагрузкам при помощи гантель и к литературному труду, а он, кстати, калорий сжигает не меньше любых силовых упражнений.

Из внутренних помещений вышла элегантная медсестра, показала, где мне переодеться и куда затем следовать. Сумку и одежду, что была на мне, снял и поместил в шкафчик, наручные часы и крестик на нитке засунул в карман брюк, ничего не ёкнуло, не скребануло по сердцу.

Надел домашние штаны, майку и кофту, в домашних тапочках проследовал за сестрой с походкой кинозвезды, хотя по годам не юна, но как держится! В полулежачем кресле она ввела мне в вену укол, вводила долго, постоянно спрашивая меня о самочувствии, затем проводила в совсем небольшое помещение с двумя такими же креслами или лежаками. Одно занята худым мрачным по виду мужичком, я разместился в другом, поставил на подлокотник полторалитровую бутылку с водой, которую мне предложено было пить, желательно, до дна, при этом не разговаривать, не скрещивать ни руки, ни ноги. Лежать предстояло целый час. За это время выпил пол-бутылки, больше не влезло. Мужика увели первого.

Сам аппарат примерно такой же, как на МРТ, вот только руки заставила оператор поднять за голову, минут двадцать меня то задвигали в гудящее кольцо агрегата до самой макушки, то выдвигали до бёдер, аж руки затекли.

Елена сказала, что результат будет готов через неделю, самое позднее.

На улице на ходу достал из кармана часы, крестик ниткой цеплялся за пальцы, тянулся за часами, я его отпихнул вглубь, надел часы и пошел к остановке. Уже в автобусе решил надеть крестик, опустил руку в карман брюк. . . и сердце нехорошо застучало — в кармане пусто! Прощупал каждый сантиметр кармана, даже вывернул его наизнанку – пусто! Автобус подъезжал к моему району. Домой зашёл в глубоком расстройстве, для меня это очень большая потеря. Этот крестик, на обратной стороне которого изображение отца Сергия Радонежского, моего особо почитаемого русского святого, я купил на Православной ярмарке на площади Победы четырнадцать лет назад. Долго тогда выбирал из множества самых разных серебряных крестиков, мой товарищ даже заворчал на меня за разборчивость, наконец, увидел этот, и он сразу глянулся мне, потом он стал частью моего тела и даже больше, частью моей человеческой личности.

Однажды на работе, снимая после смены рабочую одежду, я и крестик нечаянно стащил и не заметил утери. Спохватился уже дома, очень расстроился. Утром сначала сам поискал, а потом попросил мойщицу найти его, просто умолял, пообещал подарить, если найдёт, коробку хороших конфет. И ведь нашла, он глубоко отлетел под шкафчики с рабочей одеждой. Когда она мне его отдала, радости моей не было предела. И вот вдруг такая беда, худшая, чем была та, на работе, там пространство мойки не большое, а здесь где искать? Ругал себя скверными словами, дурак я, ну почему не убрал часы и крестик в сумку, зачем на улице стала вытаскивать часы? Жена посоветовала сейчас же поехать искать, а я почему-то отказался, подумав, что бесполезно. И ещё раз оказался дураком. Не по себе было весь остаток дня и решил утром обязательно ехать на поиски. А к утру выпал снег, опять расстройство, где ж в снегу отыщу малый предмет. Но покоя нет, хожу по квартире, как зверь по тесной клетке. Часам к одиннадцати снег растаял, скоренько собрался, помчался. Снега на участке пешеходного тротуара от дверей, из которых я вышел вчера и до остановки, а это метров сто пятьдесят, не было, лишь в двух местах лужи. Вдаль оставшимся глазом я вижу хорошо, разглядел все спички, все окурки, какие-то резинки, даже семечную шелуху, а крестика не было! Несколько раз прошёл весь участок тротуара и даже заходил на асфальт почти к самому зданию. Ехал домой огорчённый очень глубоко. Чуть тешила мысль о том, что мой любимый, мой нацелованный крестик нашёл добрый человек, он будет его носить у сердца и крестик поможет ему в делах добра и любви.

*                             *                             *

Уже достаточно зная систему записи к врачам, в этот же день позвонил в онкодиспансер. Но всё же наивно полагая время ожидания приёма недельки в две, как раз бы успел забрать результат обследования в Гранд-Медика, был неприятно удивлён, когда предложили приехать аж в начале декабря. Естественно, начал уговаривать по телефону регистраторшу посодействовать более скорому решению проблемы. И, оказалось, что такая возможность реально существует, это когда кто-то ранее записанный отказывается от приёма по разным причинам. Моя любезная собеседница, а зовут её Зиночка, пообещала сообщить, если такое случится. Я продиктовал ей свой номер телефона, подарил красивый комплимент и пообещал преподнести им, коллективу регистраторов, книгу на память. Зина позвонила в этот же день, предложила дату приезда как раз через несколько дней после того, как будет готов результат в Гранд-Медика. Замечательно. Есть же отзывчивые люди, без них жить было бы стократ тяжелее. Дай Бог таким людям духовного и физического здоровья.

Результат обследования забрала моя дочка, ей по пути, она работает в центре города. Но прежде, чем отдать мне, они с женой его изучили, ну прямо специалисты-медики, вынесли своё суждение и супруга, протягивая мне документ, с эхидцей упомянула некоторые моих хвори, которые выявило обследования. Но они не столь уж и серьёзны, главное — метастаз в моём теле не обнаружено! Ура-ура! Но в глубине души я был уверен в этом или почти уверен.

По-моему, это свойственно любому человеку — надеяться на лучшее, иначе жизнь была бы сплошным кошмаром.

На приём к Ольге Михайловне, как делаю всегда, приехал с запасом времени. Нынче и к ней очередь, в коридоре второго этажа народищу уйма. Да, город наш очень неблагополучен по чистоте воздуха, отсюда и онкологические болезни. Хотя КМК почти весь ликвидировали, но немало ещё гадящих и дымящих всякой дрянью предприятий в самом городе. Ну что ж, судьба наша такая и надо нести без ропота свой крест. И совершенствовать системы очистки на всех вредных производствах. Другого пути нет, не можем же мы все, жители города, уехать в другие края, мы любим свой Новокузнецк и будем в нём жить.

В этот раз Ольга Михайловна меня не общупывала, а жаль, прочитала мою бумагу, написала что-то на бланке и сказала мне быть к тринадцати часам в таком-то кабинете, на консилиуме. На часах нет ещё и десяти.

Решил прогуляться и где-нибудь перекусить, возможно, даже напополам, если окажется длинное. Такие шутливые мысли прыгают в голове от хорошего настроения. А поесть надо, я же привык ездить на приёмы натощак, один раз это очень помогло, перед операцией удалось сделать анализ, внезапно и быстро, помог пустой желудок, с тех пор в медучреждения еду, держа чрево в голоде.

На улице тепло, идёт мокрый снег, он крупными хлопьями тихо опускается на влажный асфальт, и мне на лицо, на руки. Прекрасная погода для ноября.

В продовольственном магазине купил два пирожка с печенью и бутылку минеральной воды, почему-то в этом районе не нашлось ни беляшей, ни чебуреков. Получился то ли поздний завтрак, то ли слабенький ранний обед.

У кабинета в самом дальнем углу первого этажа, где заседает консилиум врачей, аж само слово вызывает уважение, народу-у! Но очередь здесь не занимают, вызывают по фамилии. Просидел почти до четырех часов, из народа осталось человек пять. Подумал, не забыли ли мою карточку. С каждым беседовали не коротко, обстоятельно, потом почти все ожидали ещё в коридоре, выходила сестра и что-то всем объясняла, по доносившимся словам можно было понять, что людям необходимо сдавать какие-то анализы. У меня портилось настроение. «Неужели и мне ещё делать анализы? Да сколько же можно? Ведь написано в документе — всё у меня чисто!» Тоска кралась тихо, как кошка на мягких лапах. Тем больше была радость, когда зашёл в большой кабинет, где сидело пятеро солидных людей, назвал себя и седовласая докторша, держа в руках мою карточку, добрым, сердечным голосом возвестила:

— Виктор Фёдорович. Глаз вам удалили хорошо, метастазы в Вашем организме не обнаружены, так что живите и радуйтесь. От Вас только требуется раз в три месяца являться сюда, к доктору, просто для осмотра.

Из кабинета вышел, почти пританцовывая. Теперь уже окончательно ясно, что беды мои закончились. Надо жить дальше. А как жить? Ну, восстанавливать ориентацию в пространстве, ну, возобновить полноценно забытую было за время болезни литературную работу. Это всё само собой.

Но сказано ведь в Евангелие — Возьми свой крест и иди за Мной.

А разве моя болезнь не есть мой крест?! И я должен нести его без малейшего ропота, с терпением и радостью. А что значит идти за Господом? Надо стараться (очень) жить по Заповедям Господа. И если Спаситель увеличит тяжесть креста, то есть пошлёт ещё хвори и скорби, то и тогда нельзя позволять себе малодушие и слабость духовную. Я ведь научен, вразумлён своей болезнью полновесно. Надо лишь правильно размыслить и принять всё с любовью и благодарностью.

*                             *                             *

Одна беда, хвороба моя, отступила, другая, страшнее, ибо не телесная она, а сердечная, всё ближе подступает.

Ещё с лета заспотыкалась, захромала наша специальная военная операция на Украине. Наши войска оставили Киевскую область и Харьковскую. И тогда сердце болью полнилось. Мы же наших людей покинули, не все ведь смогли уйти с отступающими частями, бросили их на растерзание бандеровцам. И они расстреливали наших, пытали. Никто не смог предусмотреть такое развитие событий? Значит, операция готовилась наспех не глубоко продуманно? И на этом фоне велись постоянно разговоры о перемирии! Стыдно и горько было смотреть и слушать. Бандеровская власть на Украине откровенно над нами издевалась, а мы всё проглатывали, утирались после плевков нам в лицо, но и опять талдычили о мире. Поведение нашей Власти было точно такое, как при Ельцине. Это что, укоренившаяся привычка заискивать перед Америкой сработала? Или в высоких кабинетах остались те, кто строил и управлял колонией на русской земле?

Какие могут быть переговоры с нацистами, кроме подписания акта капитуляции. Ведь сам же Путин назвал украинскую власть нелегитимной, пришедшей в результате государственного переворота. А каково нашим бойцам в окопах слышать эти причитания о мире? Это же удар поддых воюющей армии!

А дальше пошло ещё хуже. Оказалось, что численность нашей группировки на Украине недостаточна для победы. И опять никто не понимал, что мобилизацию необходимо было проводить не осенью, а весной. А если понимали высокие чины, почему не доложили Президенту вовремя и почему не настояли на исполнении?

Потом сдали Херсон и его жителей бандерлогам. Опять многие не смогли уйти, те, кто нас поддерживал, и мы знаем, что им уготовано. Снова не просчитали последствия, когда малыми силами занимали Херсонщину. Да, первые месяцы мы и малыми силами многое сделали, но тут большую роль сыграли ополченцы Донбасса и дух наших ребят, мы ошеломили ВСУ и шли вперёд на кураже. Но так ведь не может продолжаться долго.

Естественно, сказалась и многоначалие в нашей группировке. А примеров из истории нет? Нельзя было изучить опыт боевых действий наших соединений времён Великой Отечественной и Афганистана?

Донецк обстреливают каждый день. Душа скорбит, когда показывают кадры гибели стариков и детишек. Не поверю, что у нашей армии нет средств подавления батарей, ведущих огонь по нашим многострадальным городам и поселкам. Но не подавляем или подавляем неудовлетворительно. Почему? Хотим создать у Запада мнение о слабости нашей армии с каким-то стратегическим замыслом? Или жалеем тех жителей, которые проживают в полосе обороны ВСУ? А жителей Донецка не жалко нам? Его скоро в город-призрак превратят, если мы не примем кардинальные меры по защите.

Я ни в коем случае не обвиняю наших военных, знаю и вижу их горячее желание покончить с бандеровщиной. Скорее всего, где-то в высоких кабинетах сидят люди, которые препятствуют нашей борьбе.

Ведь почему-то сошли на нет все разговоры о трибунале над «азовцами». Их втихаря поменяли на наших пленных. «Азов» — запрещённая в России националистическая организация. И объясняется это желанием сохранить жизни наших пленных! И пленных англичан поменяли! Огромное репутационные потери для России не учли? Мы же обменом англичан на большее количество наших солдат показали, им, всему Западу, что жизнь подданного его величества неизмеримо выше жизней русских парней. Те англичане, кого обменяли, могут ещё не один раз приезжать убивать русских, а чего им бояться, опять обменяют, если попадутся. Зубы у меня ноют от скрипа обиды и горечи. Я бы того, кто организовал обмен иностранцев и откровенных нацистов, самого бы обменял на кого-то из наших патриотов, томящихся в застенках СБУ, без права возврата в Россию. По такой логике обмена мы должны были в Великую Отечественную высоких чинов СС, СД и самого Паулюса обменивать каждого на десяток или сотню наших пленных. А по совести или это? Как должен чувствовать себя воин, узнавший, что его обменяли на «азовца», на котором кровь десятков мирных жителей и уверенный, что освобожденный нацист убьет еще немало безвинных? Не проклянёт ли он доброхотов? Весьма и весьма вероятно.

Жили-прозябали мы все в России тридцать лет в корыстолюбивом изнеженном мире, поэтому и цена земной, физической жизни возросла неизмеримо, неестественно высоко, а дух народа оказался попран. Вот отсюда такие дикие перекосы духовно-нравственные, урон они нам наносят страшный. Надо от них как можно скорее избавляться, при помощи Церкви и патриотического воспитания юношества, настоящего, глубокого воспитания, настоянного на русских традициях и русской культуре.

. . . Не вычистил Президент властные кабинеты от замаскированных врагов и это очень скверно сказывается на всей нашей операции. Они будут тихо саботировать любые решения, ведущие к победе России.

Не так давно мы всё же стали разрушать военные заводы и системы энергоснабжения на Украине. Доколе будем сохранять в целости въезды со стороны Польши, Словакии, Румынии и Молдовы, все мосты, тоннели, железнодорожные узлы? Здесь из внятных объяснений напрашивается всего два. Первое. Российские бизнесмены ведут свои дела с бандеровской властью, им нужны эти транспортные артерии для вывоза через Украину товаров, а бизнесмены эти имеют влияние в правительстве. Мы сейчас даже не знаем точно, на чьём топливе двигается техника ВСУ, не на нашем ли? Вполне возможно, бандеровские танки, разрушающие домишки в посёлках Донбасса, зачастую вместе с немощными жителями, заправлены российской соляркой. Ничего личного, только бизнес! Мы становимся такими, как англичане и американцы, которые, воюя против немцев во Второй Мировой войне, им же и продавали оружие и топливо.

И второе. Вероятно, стоит задача перемолоть как можно больше западной техники и научить наших бойцов бороться с ней.

Нацистская власть убила Дарью Дугину, подорвала Крымский мост, атаковала наши базы стратегических бомбардировщиков, обстреливает русских города, а мы реагируем, как вялая осенняя лягушка. Но, возможно, и здесь есть объяснение, а у нас, простых граждан, просто не хватает информации. И самое ужасное из всего, Зеленский начал уничтожать Русскую Православную церковь на Украине! Садят в тюрьму священнослужителей, отбирают наши храмы, церковные ценности. Понятно, они и сами должны защищать свои святыни. Ну а мы? Разве не наш долг поддерживать и защищать Православие? Фактически военная операция на Украине перерастает в войну против сатанизма. Никакая это не братоубийственная распря между кровными братьями, потому что кровь не имеет значения, имеет значение вера и дух народа, они определяют исторический путь.

Исходя из этого, Патриарх, по моему убеждению, должен был возвысить свой голос и на весь мир предать анафеме тех, кто уничтожает Православие на Украине. Я уверен, у Патриарха Кирилла достаточно влияния в мире, чтобы остановить гонения. А он молчит. А ведь можно было объявить для всех христиан православных в России три дня поста и молитв во избавление от грехов и во избавление от врагов церкви Христовой. Уверен, что результат будет такой, что никто даже не может себе представить. Вспомните библейскую Ниневию и что там произошло. И наш Президент может так сказать тем, кто за океаном подзуживает и науськивает Зеленского, что их понос прошибёт от страха и гонения враз прекратятся. Молчат Патриарх и Президент. Не знаю, может, есть какие-то высшие соображения для молчания. А отвечать всё равно придётся, потому что из Украины исходит не просто угроза нашей безопасности и жизни, а угроза нашим душам. Смолчим — погибель вечную себе обретем.

А тут ещё вновь начали чувствовать уверенность все родные сопутники частной собственности: мошенники, аферисты, чёрные риелторы. И снова потянуло дымом пожаров частных интернатов для бедных, опять стали отнимать жильё у стариков, то есть всё самое подлое и низкое, что присуще частной собственности, пошло в рост, как раз когда военная операция стала затухать.

Гроза нужна, гроза очистительная, с громом и молниями, чтобы смыло ливнем всю грязь, накопившуюся в России, грязь не столько материальную, сколько духовную. А война — это и есть гроза.

*                             *                             *

Медведев опять замелькал в эфирах, тот самый. Дмитрий Анатольевич, бывший наш Президент и премьер. Уж не готовят ли его в главное кресло страны? Он своими текстами явно хочет смыть негативное впечатление в народе от своего правления. Мы должны забыть его пенсионную реформу, его бессмертные выражения о деньгах и терпении, о том, как он отдал часть Баренцева моря американцам. И как он себя вёл в начале войны с Грузией в 2008 году, не кануло в Лету. Нет, мелковат он для должности Президента, тем более в военное время, мелковат умом и духом. Ну а если вспомнить его слова: — Мы победили в войне не благодаря Сталину, а вопреки ему, — то возникает законный вопрос — а на кого он сработал таким серьёзным высказыванием? Создаётся чёткое убеждение, что не на Россию. Вот и подтверждается его весьма невеликий ум. Почему-то многие, бывшие во властной когорте, но проштрафившиеся, остаются в советниках у Путина, про запас он их, что ли, держит? Там и Фурсенко, бывший министр образования, тот самый, который заявил в своё время, мол, не надо нам советское образование, ни к чему оно, нам надо выращивать грамотных потребителей. Он, что, тоже надеется вернуться и продолжить своё дело? Не приведи Господи!

Нет, гроза необходима, чтобы сильно тряхануло всю Россию и вытрясло из душ и сердец человеческих злобу и ненависть, зависть и жадность, гордыню и тщеславие, а взрастило любовь и сострадание, нежность и жертвенность, доброту и щедрость.

Только с этими свойствами мы победим весь кровожадный Запад.

*                             *                             *

Вот в таких мыслях пребывал я, сидя за столом над чистым листом бумаги. И вдруг звонок из родной поликлиники, просят приехать к офтальмологу, встать на учёт надо.

Честно говоря, не хочется. Я уже стал отходить от всех больничных хлопот, но приглашают, куда деваться.

Еду, опять регистратура, дают талончик к офтальмологу, нет, не талончик, а просто листок бумажки с номером кабинета врача и часами приёма, на мою просьбу дать именно талон с конкретным временем приёма, вежливо ответили, что мне после операции никакой талон не требуется. Я-то подумал, что имею право зайти вне очереди, но всё оказалось обычным лукавством — вроде бы исполнили мою просьбу и одновременно избавились от моих притязаний. Просидел два часа, начиная с полвторого, да ещё до этого ждал начала приёма, гулял по морозцу и опять ждал, и в этот раз не евши, но учёный уж, захватил с собой два домашних пирога с капустой и мясом, жевал прямо на стуле, боясь пропустить очередь. Дождался, хотя, честно говоря, закипая от долгого ожидания и чувствую себя несколько привилегированным, мне же так сказали в регистратуре, несколько раз пытался проникнуть за заветную дверь, однако мои попытки жёстко пересекались бдительной сестрой милосердия и недремлющими обладателями талонов.

И вот вошёл, куда стремился.

Елена Петровна не юных лет, немного усталый взгляд поверх очков. Поздоровался и она мне сказала такое, чего уж никак не ожидал. И ещё вспомнилась моя мудрая жена, она-то не поверила, когда я передал ей разговор с Антоном Владимировичем о перспективе получить инвалидность. Мы тогда с супругой даже поспорили, я-то верил доктору, ну не будет же специалист лгать прямо в лицо.

Оказывается, может и лжёт!

Бедный, бедный Антон Владимирович! Как мне его жалко. Если он поступил так сознательно, значит, встал на путь лжи, ведущий и обязательно приводящий к тяжёлым душевным травмам и болезням, не проходит это бесследно для творения Божьего, нет, не проходит. Ибо сказано — ложь есть источник и причина вечной смерти. Это Евангелие. Будем надеяться, что он всё же не знал закон о инвалидности по утрате глаза в случае онкологического заболевания.

Елена Петровна официально мне заявила, что я имею право на третью группу инвалидности! Имею право! По закону!

Вот и не верь теперь слухам о премиях врачам, которые, если очень корректно выразиться, не доводят до своих пациентов правдивую информацию о полагающихся им льготах. Хотя, как это реально можно осуществить, трудно представить. Вероятнее всего, есть просто устное пожелание руководства плюс в самом процессе воспитания врачей при частной собственности заложено небреженье о здоровье простых людишек.

Спросила, буду ли я оформлять инвалидность. Отчего же нет? Прибавки к пенсии, пожалуй, не будет, но какие-то льготы по оплате жилья и по проезду лишними не станут.

Но, опять же, надо собирать документы и сдавать некоторые анализы, а меня при одной мысли об этом бросает в нервную дрожь.

Малость успокоился, когда Елена Петровна перечислила необходимое, немного. Анализ крови у меня есть и он действителен, когда я его получал, попросил напечатать три экземпляра, как чувствовал, что понадобится. Хуже другое, нужны оригиналы документов из больницы и Гранд-Медики, не знал же я и никто не подсказал, в онкодиспансер достаточно копии, а сами документы должны отправиться в Кемерово на комиссию, которая определяет группу инвалидности. Придётся ехать в онкологию, просить бумаги, если отдадут, копировать и действовать далее. Ещё необходимо написать заявление, медсестра дала бланк.

Мало этого, к кардиологу как-то надо попасть на консультацию, чувствую, с этим возникнут проблемы. Во время разговора с Еленой Петровной я раза два вспоминала Антона Владимировича, негодуя на его обман, собеседница мягко меня увещевала, дескать, не знал он настоящего положения дел. Да, корпоративная солидарность действует.

Утром другого дня спешу в онкодиспансер, трепещу от возможности осложнений в моём деле. Но всё получилось очень даже просто и благополучно. Сегодня как раз работала та самая Зиночка, которая помогла мне записаться на приём пораньше. Подарил им, всему коллективу регистраторов, а их человека три или четыре, книгу. Подписал, рады, подходят, благодарят и мне приятно, возможно, обрёл новых читателей. Зина скопировала основные документы, отдала мне первоисточники, а копии вклеила в мою карточку. Осталось записаться, дождаться и попасть к кардиологу.

Опять еду в свою поликлинику, талон, ну, как всегда к специалистам узкого профиля, получаю аж, короче, можно отдыхать две недели.

Тихий ужас! Что-то мне это не нравится, не нормально это. А что делать?

Вера Николаевна в отпуске, в последнюю встречу она сказала, что уходит на длительный отдых, до февраля. Решаю обратиться к заведующей поликлиникой, несколько лет назад общались с ней, приятная женщина. У кабинета пара человек, жду, вдруг выходит Вера Николаевна. Здороваюсь, отхожу с ней. На вопрос почему на работе, ответила, что вызвали, выслушав моё объяснение, пригласила зайти к ней, если откажут.

За столом заведующей другая дама, летами намного моложе предшественницы, видом и речью приветлива. Выслушала очень внимательно, даже кивая головой в знак согласия с моими доводами и обаятельно улыбаясь, а ответ был корректный по форме, а по сути жёстким отказом.

В поликлинике из двух штатных кардиологов в наличии лишь одна, вторая сидит с больным ребёнком и если она, руководитель, сверх положенного количества больных с талонами будет заставлять доктора принимать ещё, то можно лишиться и последнего специалиста, который вполне может заболеть от чрезмерной нагрузки. Вот такое своеобразное обоснование отказа. Обескуражен, иду-бреду по коридору к Вере Николаевне. Зашёл, поведал, велено ждать в коридоре. Чего? Кого? Уж надоел я ей, поди, своими бесконечными проблемами. Надо что-то придумать. Помню, кабинет кардиолога где-то рядом, встал, иду по коридору, точно, через кабинет, около на стульях бабка и сударушка годов не старых, но с видом удручённым. Занимаю за ней очередь. И тут вспомнил, что у меня нет с собой карточки. Что же делать? Пока думал, бабка юркнула к врачу. Быстро спускаюсь этажом ниже, офтальмолог уже принимает, объяснив в очереди ситуацию, заскакиваю в кабинет, здороваюсь и прошу врача срочно отдать мне карточку, она без слов подаёт, мчусь наверх, сажусь и вскоре вместе с бабусей выходит кардиолог. На вид не злая, худощавое смуглое лицо красиво обрамлено каштановыми прядями, большие модные очки придают ей солидность. Подхожу, обращаюсь: — Здравы Будьте, милостивая государыня на долгие года.

Такое приветствие всем приятно и настраивает человека на дружелюбное общение. Улыбка заиграла на губах молодой женщины. Быстро, коротко, заранее продуманно обосновываю свою просьбу принять меня всего лишь для консультации, для убедительности снимаю тёмные очки. Результат положительный.

— Вот после женщины зайдёте, — и взяла мою карточку.

Минуты ожидания были тягостны, от того, что в любой момент мог подойти кто-то с талоном и мне пришлось бы уступить, хотя уже и карточка моя в кабинете. Возможно, у меня развилась мнительность. Но обошлось, зашёл. Измерила моё давление, что-то написала на бланке, собиралась уже вклеить его в карточку, но вдруг сказала, что мне всё же придётся сделать какую-то расширенную или углубленную кардиограмму сердца. Я же вроде это делал? Несколько эмоционально стал возражать, чем чуть не испортил всё, потому что улыбчивые губы внезапно сжались в жёсткую полоску. Ну, думаю, надо давать задний ход. Покорно соглашаюсь, беру направление, карточку со вклеенным всё же результатом консультации и быстро удаляюсь, пожелав кардиологу всяческих благ в жизни. Елена Петровна шибко удивилась моему успеху.

— Как это Вам удалось попасть к кардиологу?

Я скромно приписал результат счастливой случайности, но повозмущался желанием сердечного доктора отправить меня ещё на одно обследование. Елена Петровна полистала мою медкарту.

— А я видела у вас этот результат, да, вот он. Ну всё, на днях отправляю Ваши документы в Кемерово на комиссию.

— Спасибо вам за участие.

*                             *                             *

Ещё в начале осени попросил товарища, хорошо владеющего компьютером, найти мне в областном центре клинику или больницу, где изготавливают и вставляют искусственные глаза.

Он нашёл два адреса, одну частную контору и ту самую больницу имени Беляева, где я обследовался летом. Частную организацию я отбросил сразу, позвонил в регистратуру больницы, там мне дали номер телефона кабинета, где подбирают и вставляют протезы.

Результат разговора оказался просто потрясающий. Я-то звонил, чтобы узнать предварительно, сколько это стоит и договориться о приезде, когда пройдёт полгода после операции, а мне собеседница возмущённо заявила, что если я не хочу потерять саму возможность иметь протез, потому что времени уже прошло немало, то должен как можно скорее приезжать.

Опять меня подвели недобросовестные медики, мне же неоднократно твердили, и в больнице и ещё где-то, то ли в онкодиспансере, то ли в поликлинике о нежелательности и даже опасности вставления протеза в незажившую как следует глазницу. Могут быть неприятные последствия в виде натирания или воспаления с последующим нагноением.

Через день еду в областной центр. Мне и номера автобусов, троллейбусов и даже трамваев дали, на которых смогу добраться до больницы. Доехал, иду по подсказке от остановки, сворачиваю за угол хирургического корпуса и узнаю парковку, где дочь летом ставила машину.

Отметился в регистратуре, нашёл на первом этаже, в другом крыле от того кабинета, где летом обследовался, дверь с нужной табличкой. Оказывается, и сюда, в это невесёлое помещение, очередь. Совсем юный парнишка и молодая чета с грудным ребёнком. Отец всё время носит малыша на руках, а тот постоянно ревёт. Я пытался рассмотреть, у кого из родителей протез, но так и не заметил. Сначала зашёл парнишка, довольно быстро вышел, как шустро тут всё делают. Молодая пара пошла в полном составе, и я удивился, зачем, если отцу или матери нужна замена глаза, присутствовать всем?

Елена Николаевна, несмотря на возраст заката женской красоты, очень моложава, а по голосу, грудному, мелодичному, я представлял её вообще молоденькой.

Она несколько раз примеряла мне имитацию глаза, легко и быстро вставляя и вынимая. Улыбнулась, когда я обеспокоенно поинтересовался как я сам буду управляться, сказала, что быстро научусь.

Пока она подбирала мне протез, я спросил у ней про молодую пару. К моему удивлению, глаз заменили у малыша. У него вскоре после рождения родное око перестало развиваться, стало мешать, его и удалили. И так в жизни бывает.

В конце концов Елена Николаевна подобрала мне протез по цвету зрачка близко к моему оставшемуся, он её тоже удовлетворил. Заплатил за всё семь тысяч рублей, это потому, что у меня нет инвалидности, а когда будет, то смогу раз в год менять глаз бесплатно. Привык я к своему новому органу быстро, буквально через пять минут уже его не чувствовал, как не чувствуются родные глаза.

Доктор довольна результатом, она мне с удовлетворением сказала, что моё верхнее веко уже начало моргать, как ему и положено. А как она закипела в начале, когда я рассказал ей о советах, дававшихся мне в медицинских кабинетах. Прямо требовала у меня номера телефонов тех, кто мне давал губительные советы, а уж она выскажет своё мнение о их профессионализме.

Ведь если бы я ждал полгода, веки мои запали бы внутрь, вросли, особенно нижнее, получился бы некрасивый рубец, очень опасный в инфекционном отношении.

Да, не всем медработникам можно верить и это скверно, они же наносят вред больным, когда дают рекомендации и советы, не владея нужными для этого знаниями и очень этим вредят престижу самой гуманной профессии.

. . . Очки затемнённые я прямо в кабинете у Елены Николаевны убрал в сумку с огромным облегчением, надоели они мне до чёртиков. Не ожидал такого эффекта от протеза. С пустой глазницей чувствовал себя сильно ущербным, прятал провал на месте глаза темными стеклами и вообще каждый выход из дома рождал ощущение неуютности. А тут выхожу из больницы и спокойно иду, подсознательно понимая, что я ничем внешне не отличаюсь от прочих прохожих. Жизнь всегда прекрасна, так что надо жить и трудиться.

Сильно прибавляет доброго настроения и последние события, связанные с нашей борьбой против мирового зла на Украине.

Наши войска плотно закрепились на своих позициях, вкопались, вгрызлись в землю и уже по-тихоньку начинают освобождать оккупированные укронацистами наши посёлки и небольшие городки. Президент побывал в войсках, провел совещание с командирами, а затем, уже в столице, было большое совещание с высшими чинами Министерства Обороны, приняты, скорее всего, очень важные решения. Всё это очень радует. Как и другие меры по укреплению обороноспособности государства: увеличение численности армии на полмиллиона человек, формирование соединений возвращается с американских бригад к исконно русскому принципу — полк, дивизия, армия, фронт, увеличение численности воздушно-десантных войск и прочие мероприятия.

Россиюшка наша родная начинает, наконец-то, грозно расправлять плечи. Ну а там недалеко уж и до размаха и тогда держись, вражья сила! Верится, очень верится, что близко наше большое наступление и тогда перестанет этот фигляр Зеленский красоваться, а забьётся в бункер, если его не вывезут из Украины или не придушат по приказу его же телохранители. Очень хочется надеяться, что наш народ, проживающий на Украине, скоро начнёт отходить от наркотического дурмана, в который его погружали с начала девяностых годов того века, очухается и дойдёт до того, что нельзя выбирать главой государства человечка, изображающего игру на пианино гениталиями, недопустимо, это унижает весь народ, позорит перед всем миром. Ведь понятно же, что на такое способен лишь тот, у кого напрочь отсутствуют какие-либо принципы и моральные устои. И что из этого существа очень легко, при нужном воздействии, сконструировать кровожадное чудовище. Это и было сделано.

Уроком это должно стать всем странам так называемого демократического мира, горьким уроком, хотя уже во всех уголках Земли понимают, что выборы при капитализме давно превратились в коммерческое шоу с обговоренным и обеспеченным результатом. Это ещё один веский довод в пользу придушения у нас капитализма до полузадоха, до существования его не выше сферы обслуживания. Иначе он нам сильно напакостит во время войны, он же кровеносными сосудами соединён с Западом, там его матка, там его всё.

*                             *                             *

Дома меня ждал сюрприз, который очень мощно подпитал дух мой. Это просто была радость нежданная. Жена показала мне на своём телефоне небольшой видеосюжет, который меня так впечатлил.

Где-то в нашем городе на тротуаре сидит бабушка на раскладном стульчике, в тёплой куртке, в шапке и ещё в платке поверх неё, за спиной у бабушки газон с жухлой травой, у ног стоит футляр для гармони и посудина для пожертвований, в руках гармонь. Бабушка играет и поёт. Простое русское старушечье лицо, с недостатком зубов, с морщинками. Вслушиваюсь, всматриваюсь и замираю от восторга. Такая сила любви к Родине звучит в её голосе, такая убеждённость в правоте того, о чём она поёт и сам голос, вроде негромкий, но мощный глубинной полнотой чувства с переливами интонаций проникает в сердце до самого донышка.

У меня слёзы невольно выступили. Несколько раз прослушал, а впечатление не ослабело. Вроде бы и слова немудрёные, не шедевр поэзии с точки зрения эстета, а так цепляют что-то в самом нутре человеческом. Запомнил припев и довожу до вас, читатели.

Звонят, звонят колокола

Кресты стоят над куполами

Россия-матушка моя

Мы молимся за твою славу.

Но это надо не читать, слушать.

Привезти бы эту бабушку в Кремлёвский дворец, посадить на сцену в таком виде, в каком она сидит на тротуаре и попросить исполнить свою песню, возможно, ею же и сочиненную, без всякого дополнительного музыкального сопровождения. И транслировать её выступление на всю нашу страну и на другие страны, где нас слушают и смотрят.

Уверен, эффект будет ошеломляющим для всего мира, оттого что уже почти нигде нет искренности, а тут она во всей силе и красоте!

Бабушкина песня сродни песне «Вставай, страна огромная» начала Великой Отечественной войны.

И на Западе думают победить государство, где есть такие бабушки?!

Ну, граждане американские империалисты с прихвостнями, вы очень глубоко заблуждаетесь и это заблуждение может и будет стоить вам так дорого, что даже некому станет подсчитать потери. На том стояли, стоим и будем стоять вечно.

Всё.

В. Коняев
20.01.2023г.