Шлакоблочный садовый домик гостье тоже понравился. Печку топить Анатолий не стал, на двухконфорной плитке вскипятил воду в чайнике. Маня осматривала участок, позвал ее.
— Давай чаю попьем, есть и кофе.
— Мне кофе.
Домик небольшой, кухня отделена от комнаты дощатой перегородкой, за ней в комнате две кровати по боковым стенам, в торце под окном старинный сундук со всяким тряпьем.
Сидели по разным сторонам самодельного стола, придвинутого к окну.
Анатолий достал с полочки кулек с конфетами.
— Вот вместо сахара, я его забываю купить, так ты с конфетами вприкуску.
— Спасибо. А у тебя здесь очень здорово, я там малины немного поела, ничево?
— Да на здоровье.
— Толя, скажи, а у тебя деньги есть?
«Странный вопрос».
— Есть.
— А сколько?
— Рублей пятьсот, купить кое-што надо. А што?
— Да так просто.
Попили, он чай, она кофе, он покурил.
— Ты щас чем займешься?
— Мне как раз малину надо обрезать, потом грядки перекопать.
— А я отдохну маленько, можно?
— Да отдыхай, вон две кровати, ложись на любую.
Маня оплела его паутиной взгляда и своим напевным голосом произнесла растяжно: «А я лягу-прилягу».
— Прилегай, а я пошел работать.
Пока отыскал в сарайчике секатор, потом верхонки, пока определял, с какого края лучше начать, прошло минут пятнадцать и только было собрался проредить намеченный разросшийся куст, тут голос Мани и настиг его, странный голос, показалось, с надрывом отчаянья.
— Толя-я, зайди, Толя-я.
«Тьфу, черт, вот навязалась на мою головушку. Че у нее там?»
Тут же бросил секатор, скинул верхонки, быстро пошел к домику.
Она лежала на койке дочери, без всего, глаза сразу зацепили вытянутые по швам руки и деревянную недвижность худоватого подросткового тельца. Он про себя механически отметил, что вид обнаженной девушки его не возбуждает, причину этого выяснять некогда.
— Вот, Толя, я готова.
У него в голове хаотично метались огрызки мыслей, сразу не удавалось собрать из них что-либо вразумительное.
А она по своему оценила его молчание.
— Да ты не бойся, я никому не скажу, ты мне зато дай денег, пятьсот рублей, которые есть и учти, ты у меня первый будешь.
Огрызки слепились в цельное, жестокое, но иное любое могло быть не ейственным.
