До этого на расспросы Мария Васильевна отвечала уклончиво, неполно. И нынче, хоть и не дрогнуло ничего в лице её, рассказывала сухо, явно тяготясь. Выходило так. Тем душным июльским вечером отец пришёл из города пьяный, его видели на улице, мать предупредили, и она с ним и с братом Колей ушла к дяде Стёпе с тётей Аней. Дверь в сени осталась незаперта, отец из сеней пытался открыть другую, в избу, закрытую на замок. Неровный пол, в сенях кирпичная, обрамлённая по верхнему периметру стальным уголком, печь, неустойчивость хмельного человека — всё сошлось в смертной точке. До утра Фёдор Иванович пролежал в сенях с проломленной головой, умер в больнице от большой кровопотери…
Поздно уже было, Виталя лёг спать, лежал, думал, а в неком отсеке мозга, или сусеке памяти, засветилась точечка, что- то обжигала, ворошила, тревожила, заставляла напрячь её, память. Точечка разрасталась, вспухала и развернулась в отчётливое изображение при закрытых глазах, оттуда же, из пятидесятых годов.
…Осень. Мозглый ветер рвёт платок с головы бабы Оли. Она, мать и он (Колю увезли в Артыбаш к «мамастаре») на могиле отца. Земля не примялась, не проросла травой, холмик могилы бугрится комьями глины. Мать бьётся в рыданиях, распластавшись по глине под скосившимся, уже потемнелым деревянным крестом: «Феденька, на кого же ты нас покинул, да как же я останусь без тебя с двумя ребятишками!» Баба Оля прижимает к себе его, испуганного, негромко причитает: «Вот меня не станет, и зарастёт дорожка к его могиле. Не зря он всегда пел «Вот умру я, и никто не узнает, где могила моя».
Обрадовался Виталя, что вспомнил, попереживал немного об отце и уснул. Не рвануло ему тогда грудину острой болью, не казнил себя жестоко, что забыл отца родного своего в его могильной бесприютности, оставил без сыновьева призора в последнем земном пристанище. Пришло это много позже. Оставшись в три с половиной года без отца, Виталий не сильно комплексовал по этому поводу. Был один случай, когда слово «безотцовщина» всё же резнуло по нутру. В пятьдесят девятом году Виталий пошёл в первый класс. В начале зимы выдавали бесплатно валенки как раз таким детям. Валенкам был рад, а словечко дохнуло ущербностью. А так жил, учился, книги читал всё нормально.
Уже скончалась матушка, ушли из жизни близкие по обеим линиям родства и ещё годов череда утекла, а вот к сорока буквально в месяцы что- то заворочалось в душе неудобное. Вот тогда он и зарыдал на материной могиле и кинулся искать отцову. Поздно кинулся — нет того кладбища, и места никто не помнит, записей и тех не нашёл. Пророчески пел отец…
И что же осталось? Хоть бы вспомнить всё рассказанное, услышанное, подслушанное о своих родных. И он выскрёбывал из потаённых закоулков памяти всё буквально, вплоть до случайно оброненных фраз. Так уже засвербило узнать свою родословную, о своих предках, хоть краешком души прикоснуться к их жизням и делам. Они жили, страдали, любили, рожали детей. Непросто жили, времена на долю родителей выпали ох какие тяжкие, не приведи Господь нам такое испытать. Куда кануло всё? Где, в каких небесных хранилищах сберегаются дела, поступки, события жизни, мысли и чувства предыдущих поколений? В сне каком увидеть матушку и, слезами омывая руки её, просить, просить, просить: «Мамочка! Расскажи о своём детстве, о юности. Как ты жила, что чувствовала, что любила? Мне это важно, для меня это жизненно необходимо, это важнее всего!» Но мама снится всё реже и отстранённее. Не будет уж того сна.
Поздно уже было, Виталя лёг спать, лежал, думал, а в неком отсеке мозга, или сусеке памяти, засветилась точечка, что- то обжигала, ворошила, тревожила, заставляла напрячь её, память. Точечка разрасталась, вспухала и развернулась в отчётливое изображение при закрытых глазах, оттуда же, из пятидесятых годов.
…Осень. Мозглый ветер рвёт платок с головы бабы Оли. Она, мать и он (Колю увезли в Артыбаш к «мамастаре») на могиле отца. Земля не примялась, не проросла травой, холмик могилы бугрится комьями глины. Мать бьётся в рыданиях, распластавшись по глине под скосившимся, уже потемнелым деревянным крестом: «Феденька, на кого же ты нас покинул, да как же я останусь без тебя с двумя ребятишками!» Баба Оля прижимает к себе его, испуганного, негромко причитает: «Вот меня не станет, и зарастёт дорожка к его могиле. Не зря он всегда пел «Вот умру я, и никто не узнает, где могила моя».
Обрадовался Виталя, что вспомнил, попереживал немного об отце и уснул. Не рвануло ему тогда грудину острой болью, не казнил себя жестоко, что забыл отца родного своего в его могильной бесприютности, оставил без сыновьева призора в последнем земном пристанище. Пришло это много позже. Оставшись в три с половиной года без отца, Виталий не сильно комплексовал по этому поводу. Был один случай, когда слово «безотцовщина» всё же резнуло по нутру. В пятьдесят девятом году Виталий пошёл в первый класс. В начале зимы выдавали бесплатно валенки как раз таким детям. Валенкам был рад, а словечко дохнуло ущербностью. А так жил, учился, книги читал всё нормально.
Уже скончалась матушка, ушли из жизни близкие по обеим линиям родства и ещё годов череда утекла, а вот к сорока буквально в месяцы что- то заворочалось в душе неудобное. Вот тогда он и зарыдал на материной могиле и кинулся искать отцову. Поздно кинулся — нет того кладбища, и места никто не помнит, записей и тех не нашёл. Пророчески пел отец…
И что же осталось? Хоть бы вспомнить всё рассказанное, услышанное, подслушанное о своих родных. И он выскрёбывал из потаённых закоулков памяти всё буквально, вплоть до случайно оброненных фраз. Так уже засвербило узнать свою родословную, о своих предках, хоть краешком души прикоснуться к их жизням и делам. Они жили, страдали, любили, рожали детей. Непросто жили, времена на долю родителей выпали ох какие тяжкие, не приведи Господь нам такое испытать. Куда кануло всё? Где, в каких небесных хранилищах сберегаются дела, поступки, события жизни, мысли и чувства предыдущих поколений? В сне каком увидеть матушку и, слезами омывая руки её, просить, просить, просить: «Мамочка! Расскажи о своём детстве, о юности. Как ты жила, что чувствовала, что любила? Мне это важно, для меня это жизненно необходимо, это важнее всего!» Но мама снится всё реже и отстранённее. Не будет уж того сна.
