Первым расписался и получил Вабуг, Паталя поинтересовался у захмуревшего бригадира при выходе из кабинета: «Сколько, Вован?» Володя резко без ответа отмахнул рукой. Ждали очень приличной размером получки, однако поэт сказал: «Развейтесь дымом, мечты наивные». Дым обманутых надежд на понюшку горьким оказался. Бригадиру отвалили 15 тысяч с медяками, Дмитрию около 14-и, далее по убывающей: Паталя чуть более десятки получил, а Сашуне всего 8 штук наскребли.
Стояли в коридоре, курили, молчали. Дима Васильич первым обронил невесело:
— На какого хрена я в выходные выходил, ведь зарекался, знал, што обуют. Вабуг не веселее.
— Ты раза три выходил, а я все выходные пластался.
У Сашки тирады старших прорвали плотину: «Не, вы хоть што-то получили, а я вообще копейки. Вот тебе и градир-р-ня, вот тебе и деньжищи. Гады наши начальники. Э, стоп-ка. Я видел на столе у Наташки ещё одну ведомость, пойду гляну, может, узнаю, сколько Вася получил».
Сашка — папин сын, в ярости они пунцовеют похоже, только на юных щеках вышагнувшего из двери Санюли щёчные пятна ещё ярче.
— Ну, чё я вам говорил! Вася получил 37 тысяч рубликов.
Шок остальные испытали, обидой сердце колющий.
— В натуре?
— Серьёзно, Сань?
— Ты точно посмотрел?
— Точнее не бывает. Может, догоним козла и дадим по ушам?
— Посадит.
— А, вот теперь до меня дошло, зачем он пацана брал. Уверен был, што при ребёнке бить не будем. Ух и мразина же.
Назавтра на раскомандировке не было ни Свинотова, ни Падана, а с Григорьича какой спрос. Но спросить подмывало и ребят, приданных на авральную работу, на прорыв, их ведь тоже «обули», хотя разнолапотно.
Санька утром ещё поведал товарищам о неожиданной встрече с Васей.
«Едем мы с отцом в трамвае, еле втиснулись, стоим у самых дверей. На следующей остановке дверь открывается и вот он, голубец, Вася, собрался зайти. Уже шаг сделал, голову поднял, нас увидел и как ломанётся сквозь толпу в сторону. Так мне охота было выскочить и рожу ему напинать, да тут народ буром попёр, нас совсем сдавили, не шевельнуться.
Дима Васильич спросил в паузах между бухами ноги по бетону, так он напяливал заскорузлые сапоги.
— Што, так шибко, — бух, бух, — охота бух, — было?
— До сей поры ноги зудятся.
Работали черезсильно, по инерции. До обеда промаялись и обед начинался безрадостно, непохоже на весёлый ритуал приёма пищи в Бурматовской бригаде. И тут вдруг Паталя вспомнил, что в ближайшее воскресенье Пасха, у Димыча заканчивается Пост. И понеслось. Живописали, как он будет утром, с подъёма, набивать рот колбасой, холодцом закусывать, а глазами пожирать крашеные яйца. Советовали остеречься, кабы заворот кишок не приключился. Настроение переломилось к лучшему.
Назавтра
