Покачивая руками для удержания равновесия на не гладких камушках, подошла к нему. Мужские глаза книга раскрытая, всё там читается, улыбка девичья, довольная, заиграла.
— Нравлюсь? вдобавок вплотную встала, ростом на пару пальцев повыше его, белая ткань на белом упружье грудей замкнула обзор глазам на себе.
— Милая барышня, вы мне нравитесь до умозавихрения, до кровопузырения.
Улыбка полилась по её лицу.
— Ты как сказанёшь всегда неожиданно и красиво. Тогда, зимой, в автобусе ты меня поразил и покорил этим выражением «милая барышня» и я загадала, что если мы ещё встретимся, а я чувствовала, что встретимся, то ты будешь мой.
— Таня, держи меня, не то я упаду сейчас. Выходит, я больше трёх месяцев добивался тебя, а ты со мной играла?
Потоп улыбки и блеск молодых зубов.
— На один раз мне не надо, поэтому нужно было убедиться в силе твоей страсти.
— И распалить её до солнечной температуры?
Смех звоном поддужного колокольчика раскатился над гладью воды.
— Не обижайся, Серёженька, мы, женщины, хотим постоянства и надёжности, хотя бы и относительных. Поцелуй меня.
Ну как обижаться на неё, губки приоткрытые, к тому же тянутся и просят впиться в них. Слились губами, щеками и носами. Танечкина правая рука, скользя и гладя, двинулась вниз по спине, на бедре завернула внутрь, просунулась между телами, и ладонь накрыла плавки, внутри которых начался процесс стремительного роста. Надо отклеиваться от сладкой мухоловки, иначе, об иначе лучше не думать. Потребовалось усилие, и немалое.
— Тань, не растравливай, ночь будет вся наша.
— Вот именно, что ночь, а то всё гараж, да гараж. Повтори мне те стихи, ну, помнишь, те, которые ты сочинил, когда меня добивался, про плаху.
— А, помню конечно, они родились от большой страсти.
«Ты красива до ярости, до исступленья,
До разрыва аорты и всех жил, и всех вен.
Ночь с тобой, и во искупленье,
Я б пред плахою встал, коленосклонен.»
А Таня опять придвинулась и губки раскрылись.
— Таня, уймись. Сергей нагнулся. Черпанул ладонями водички и резко плеснул на
