Правая рука самостоятельно поднялась и потянулась к сопряжению ножек, завеса внезапно скомкалась бело-красной мешаниной, с громким хлопком прижалась к ножкам, отшибая тянущуюся нескромную руку, ливануло в сонные глаза солнце.
— Ишь ты, какой мущщинка шустрый. Так дашь сигарету-то?
Дмитрий туго соображал спросонья. «Поди ж ты, заснул, выходит».
— Чево? Сигарету? А-а, щас, красавица.
Над ним стояла, прижимая рукой подстрекаемый ветром к неповиновению подол длинной юбки, высокая девушка в чёрной безрукавной майке, за её плечом ещё одна, пониже и пополнее, тоже в длиннополой юбке.
Дмитрий повернулся на левый бок, нашарил в сумке сигареты, достал. Сонность быстро улетучивается, когда рядом такие симпапульки и вот он уже вскочил, подал пачку «Бонда» и зажигалку.
— Вообще-то я не даю женщинам сигарет, дабы не способствовать их добровольному отравлению, но ввиду исключительности данного момента удовлетворю твою просьбу.
Обладательница парашютной юбки прикуривала из шалашика его ладоней, ловила кончиком сигареты уклоняющееся пламя, длинными затяжками раскурила, выпустила длинную нить дыма, наполняющиеся смехом глаза посмотрели с интересом и оценкой на Дмитрия.
— Да-а? А в чём же исключительность данного момента?
— Видишь-ли, я после трудов тяжких вырвался на природу, ну и погрузился в грёзы. В этих грёзах мы с тобой плыли ночью по Томи на луне, темно, тепло, вокруг нас плавали звёздочки, мигали нам разноцветно, а мы сидели на жёлтой шероховатой луне, болтали в водичке ногами и смеялись. У тебя глаза тоже мерцали разноцветно, а волосы были распущены, они тонко светились и щекотали мне щеку.
— Мы с тобой? Ты поэт.
И в этом исключительность момента?
— Нет, в другом. В грёзах ты не курила, от тебя пахло не табаком, а дурман – травой. И мы как раз собирались поцеловаться.
— Интересно.
— Очень. Мы, значит, губы встречно стали приближать и, как всегда, на самом интересном месте меня будят. И будит твой голос. Што я вижу? Стоишь ты, только уже наяву и просишь закурить. Я, конечно, в шоке и подаю тебе сигарету.
— Я её благосклонно принимаю и говорю тебе «Милый ……..- притормозила, ждя.
— Дмитрий.
— Милый Дмитрий…
— А не пошёл бы ты…
Короткий смешок сиганул с приоткрытых губ, в ветерке потерялся.
— Ну, зачем так грубо. Я говорю «Милый Дмитрий принимай нас в свои соседи, с тобой интересно. Меня зовут Люда, её Света.
Горбатого, говорят, могила исправит, ловеласа, поди, и ей неподсильно переделать.
Девушки подхохатывали одобрительно, когда Дмитрий, вздрюченный открывающейся перспективой небесплодно приударить, мёл гальку берега воображаемой шляпой, с поклоном и приговором «С нашим превеликим удовольствием, милейшие барышни».
